Конклав

В его семье среди братьев было принято есть на скорость – кто быстрее, а потом показывать пальцем на победителя и хвалить его; часто побеждал он. Давно ничего не слышно ни о братьях, ни об их свояках и свояченицах, ни о племянниках, верно, и они уже женаты и с детьми. Многочисленная семья относилась с некоторой настороженностью к своему дяде-кардиналу, а он имел слабость только к одному из племянников, который с некоторых пор стал послушником в одном из неапольских монастырей. Семья имела к нему массу претензий, возможно, из-за малого внимания с его стороны. Однако, кто еще давал столько своим «сотням» братьев, сколько он; вот и они объявились перед ним… Явление и только, потому что каждый день ему приходилось сравнивать их в начинаниях, во владении собой, в попытках преступить правила, в соперничестве между собой, в временных и быстро распадающихся союзах, в чудачествах, странностях – вся эта мозаика характеризовала их породу и обычаи, а ему выпало только корректировать, внушая им свою волю.

Пока пересматривал события парадоксального исхода последнего совещания прелатов, коллег с Востока, в котором он принимал участие, думал заодно о появившихся во дворце в последние дни странностях.

Прежде всего, вторжение крыс в Ватикан. Это были крысы не из коммуникаций, не из реки и не с полей; это были монстры с острыми мордами, с внимательными глазами – так и казалось, вглядываются. В первые несколько дней их принимали за адовы войска, стремящиеся впрыгнуть в рай. Они были повсюду, путались под ногами, добрались до Сикстинской капеллы, во время гимна «Veni Creator Spiritus». Действительно, от них у многих мурашки по спине бегали. А кардинал из Токио, услышав, как одна из крыс грызет его туфли, закричал так громко, что еще больше усилил драматичность этого святого гимна.

Голосование в послеобеденное время впервые создавало видимость большинства, более убедительного с самого начала конклава, за самого спорного из преосвященных, за палестинца Набила Юсеффа.

Но, размышлял Беронелли, медленно допивая кубок белого вина, эта видимость начала согласия по этому имени выглядела насмешкой, похожей на выдумку, едва ли не шуткой дьявола, потому что это имя вызвало бурю, едва ли не перешедшую в драку.

– Как можно поощрять насилие?! – тут же после объявления результатов дико закричал один из преосвященных и сделал неподобающий недвусмысленный жест, за который ему впоследствии пришлось перед всеми извиняться. Вскочил и архиепископ из Бостона и, пройдя перед сидением палестинца, завопил ему по-английски:

– Твоя карьера закончится здесь, и пусть у тебя не будет никаких иллюзий на этот счет, даже не надейся!

Проблема изгнания крыс до сих пор не была решена; фирмам, специализировавшимся на этом деле, проходить за пределы престола конклава не разрешалось, даже если каждый день тут будут бегать эти громко звучащие «свидетельства» нечистоты.

Более тревожные вести поступили от самых последних посетителей в залы Ватиканских музеев, куда пускали только с разрешения директора. Мерзопакостные крысы дошли уже и туда, начали грызть надалтарную картину, иконы, ткани, деревянные столы, живописные произведения, отдавая предпочтение картинам на священные темы из самой уникальной в мире коллекции. И было страшно за произведения этой уникальной коллекции: крысы прогрызали большие пальцы ног святых, предпочитали митры епископов, зубчатые колеса св. Екатерины, глаза св. Лючии, грудь св. Агаты, большие пальцы ног херувимов, плащ Мадонны, бегущей в Египет, красное одеяние Спасителя, играющего в «дади» с римскими легионерами… И тогда, когда ничуть не испугавшиеся намерением их прогнать, крысы возвращались и вгрызались острыми зубами вновь уже во льва, отдыхающего перед задумчивым св. Иероламом в его собственном кабинете, в весла лодки св. Павла, плывущего к Мальте, в ее паруса, сотрясаемые ветром на озере Тиберия, некоторое время спустя после того, как Спаситель остановил там бурю…

Самое страшное состояло в том, что неустанные зубы этих нечестивых творений осмелились уже приблизиться к святейшим формам Спасителя и его почтеннейшей Матери… Однако растерявшийся камерленг, как и приставленные к нему из курии два кардинала, Рафанелли и Рондони, заявили, что Бог столетиями защищал этот дворец и продолжает до настоящего времени, но предавать его…

Сколько же может длиться конклав?

Казалось, что если бы это зависело от них, да и от даров Святого Духа, который постоянно обогащал их, освящал их выбор… Выборы… голосование кардиналов в конклаве продолжается уже двадцать дней.

Кардиналы были людьми разных характеров и привычек, а этого учесть уже никто не мог. Одним из наиболее неприятных ему был тот, которого он выслушивал несколько часов назад, перед собранием преосвященных с Востока, в его келье, «брат» – кардинал Матис Пайде.