Конкур со шпагой

Всеволожская сидела среди каких-то технических реклам, кокетливо держала в руках бокал с торчащей из него соломинкой и длинную сигарету. Снимок был цветной и сделан, похоже, японской камерой - знаете, из тех, что, только щелкнешь, выдает готовый снимок.

- На какую-то сельскую выставку ее занесло. Лучше бы с внучонком побаловалась.

- Глафира Андреевна, - сказал я, вставая, - а зачем к вам этот парень заходил, Полупанов?

- Полупьян-то? Мишка? А я и сама не поняла толком. Попроведать, говорит, зашел. Что и как - узнать. Я его гоню, а он в залу лезет. У Пашки этих друзей как собак нерезаных. Всякие есть...

- Скажите, а кто мог, кроме Павла и профессора, зайти в вашу квартиру?

Она думала недолго:

- А любой. Только и слово, что охрана. Вошел, позвонил куда надо, и бери что хочешь.

- А ключи?

- Пашка этих ключей перетерял - на хорошую тюрьму хватит.

Час от часу не легче!

- Ну, хорошо. Передавайте мой поклон хозяйке. Скажите, что я еще зайду.

- Ничего передавать не стану. И что ты был - не скажу. Она этого очень не любит, чтоб без нее разговаривали.

В новом районе, где я искал кооператив Всеволожских-младших, мне пришлось побродить от души: одинаковые улицы, дома под копирку, пыль и ветер с реки...

Впрочем, у меня просто было дурное настроение. Чем больше мы занимались этим делом, тем меньше оно мне нравилось: ничего определенного, все какое-то студенистое, вязкое, неприятное. Яков прав - что-то здесь с самого начала идет не так. Я не чувствовал твердой почвы под ногами. Это раздражало, вызывало усталость и тревожное предчувствие - будто входишь в пустую темную комнату и тебе кажется, что там притаился кто-то недобрый, и что у него на уме - кто знает...

Наконец я нашел нужный дом, вошел в подъезд. Навстречу мне спускалась по лестнице очень симпатичная молодая женщина в легком плаще, в беретике, так лихо сдвинутом набок, что казалось, он просто висит у нее на левом ухе, как на крючке. Одной рукой она вела малыша лет трех, в другой несла большую спортивную сумку, плохо, наспех застегнутую. Лицо женщины показалось мне знакомым. Придерживая дверь, я в упор взглянул на нее и узнал Лену.

- Мам, мы совсем уходим, да? - спросил малыш.

- Совсем.

- Будем теперь вдвоем жить? И с бабушкой? И никто нам не нужен?

Дверь за ними закрылась, и больше я ничего не услышал. Ну, что же, знакомство наше еще впереди.

Квартира Всеволожских-младших была на самом верху, на двенадцатом этаже. Я позвонил и услышал издалека: "Открыто! Входи, если надо!"

В прихожей никого не было. На вешалке висела мужская, по-детски яркая куртка. У стены стояла сложенная коляска, в ней лежали лопатка, грузовички без колес и кабин, одноногий пластмассовый мишка.

В кухне зажужжала кофемолка, и я пошел прямо туда. Долговязый молодой человек в вельвете, с длинными волосами смотрел в окно и молол кофе. Не оборачиваясь, он произнес странную фразу:

- Совсем вернулась? Или забыла что?

- Ничего я не забыла, - сказал я.

Он обернулся. Без всякого удивления, дружелюбно посмотрел на меня, улыбнулся и с интересом спросил:

- А тебе чего надо? Я тебя звал?

- Инспектор уголовного розыска Оболенский. Вы - Павел Всеволожский?

- К сожалению, - он опять улыбнулся. - Кофе выпьешь со мной? А то мне скоро на работу, надо поправиться после вчерашнего.

Действительно, очаровательный балбес. И улыбка - лучше не бывает: открытая, будто он вам искренне и очень рад, чуточку смущенная - вот я какой, вы уж не обижайтесь, и простите, если ляпну что-нибудь не то, ладно? Вообще-то я добрый малый, всех люблю, а вас - в особенности, и со мной легко ладить.

Его не портила даже дырка от переднего зуба, ему это даже было к лицу - совсем мальчишка - веселый, озорной, но славный, у которого еще меняются зубы и только-только появляется характер. Впрочем, ему все шло - и длинные волнистые волосы, и голубые чистые глаза, и нервные движения тонких пальцев.

- Я не за этим пришел. - Мне стоило большого труда не улыбнуться ему в ответ.

- А что случилось? Я что-нибудь натворил?

- Вы не догадываетесь?

- Догадываюсь, - он высыпал из мельницы кофе в турку и залил его кипятком. - Маман вчера прибегали: "Ах! Ах! Боже мой! Какой позор! Какой пассаж!" Но это не я, честное пионерское. Иди в комнату, я сейчас кофе принесу.

Комнат было две. В первой, где, видимо, обитали Лена с Алешкой, чистота, порядок, уют, только чуть заметны следы торопливых сборов, зато в другой... Я как вошел в нее, так и стоял, пока Павлик не принес кофе.

- Ты что? - удивился он. - Стесняешься?