Конкурс красоты

— Ага, — отозвался Обезьяна по ту сторону стены. — Так что, профессор, как запахнет дымом и откроют окна, уходим. Там, возле окна, пожарная лестница.

Старлаб помотал головой.

— Нет, Обезьяна, я останусь здесь. Я не брошу ее.

— Кого? А, эту… А жрать что будешь?

Старлаб молчал. Представил себе Обезьяну, стоящего по ту сторону стены возле изображения Неизвестной Богини.

Контур, два отверстия для зрения, одно для зачатия.

— Слушай, а можно убежать из Центра мира?

«…ведь если есть Центр мира, значит, должны быть и его окраины?»

Исповедь шла к концу. Ученый секретарь прошелся по комнате, бормоча под нос: «Молоды зубы — все перегрызут, хрум-хрум… В науке нужны крепкие крысиные зубы Хрум-хрум…» Старлаб уже знал, что эти бормотания — канонический текст исповеди, и ждал ответа на свой вопрос.

«Ты слышал об апориях Зенона, мой мальчик?»

«Ахиллес и черепаха? Ахиллес никогда не догонит черепаху?»

«Нет, не эту апорию, — поморщился Ученый секретарь. — Я о той, в которой тело никогда, вообще никогда не начнет движение. Ведь для того, чтобы пройти расстояние от точки, скажем, А до точки Б, ему надо пройти половину этого расстояния, так?»

«Так», — кивнул Старлаб.

«А чтобы пройти эту половину, ему надо пройти половину этой половины, верно?»

«Верно».

«А чтобы пройти половину этой половины…»

«Ему надо пройти половину половины половины. Получается…»

«Получается». Ученый секретарь игриво пошевелил пальцами, словно щекотал невидимые подмышки Мирового духа. «Получается, что тело никогда не начнет движение!»

Старлаб кивнул.

«Говорят, — продолжал Ученый секретарь, — что другой философ, Диоген, попытался опровергнуть это. Начертил на земле линию, отметил точки А и Б, сделал шаг. Передвинулся, иными словами. Музыка, аплодисменты… Но ведь апория Зенона была не об этом. Она не о простом, не об обычном физическом теле. Оно, это тело, может двигаться, на здоровье. Но Зенон имел в виду другое. Он имел в виду…»

Ученый секретарь склонился к самому уху Старлаба.

«Он имел в виду государство. Государство, мой мальчик. Именно государство есть то тело, которое никогда не может начать движение. Оно неподвижно, оно должно быть неподвижно. Те государства, которые пытались двигаться, разрушались и гибли. Платон первым понял это; и изобретенное им государство — неподвижно. Неподвижно и поэтому, думал он, вечно. Ведь то, что не начинает движение, не способно его закончить, не так ли? Таков был первый подлинный вывод из апории Зенона».

Старлаб с готовностью кивал.

«Но Платон, сделав свое государство безграничным по времени, не догадался сделать его беспредельным в пространстве. В этом была ошибка. То, что имеет границу, не может существовать вечно. Нарушь границу — вот вечность и тю-тю, вся вытекла через дырочку. И здесь…»

Ученый секретарь распрямился и воздел руки.

«И здесь понадобился гений нашего Академика, чтобы открыть второй вывод из апории Зенона. Только то, что не имеет границ, то, что занимает собой все А и Б и расстояния между ними, — только это государство будет существовать вечно. Поэтому наш Центр мира не имеет границ. Где заканчивается центр и начинается не-центр? Может ли быть граница у того, что все собой постепенно охватывает? А? Гениально? Гениально».

Ночная репетиция была в разгаре. НС, похорошевший перед линькой, стоял, орошаемый прожекторами. Лучи носились по залу, выхватывая хлопающие ладони и только что вошедшие в моду улыбки — правый край рта вверх, левый вниз. Так, впрочем, улыбалась только молодежь; старцы предпочитали традиционные улыбки, знакомые с детства по рекламе зубной пасты.

Сцена заполнялась стройными ногами и тонкими, неоднократно промеренными, талиями. Выстроившись, конкурсанты замахали над головой оливковыми ветвями. Зал аплодировал так, что дымились ладони.

— Итак, мы начинаем репетицию. Вы готовы, мои друзья?

Участники яростно зашумели ветвями.

— Репетиция, — сказал НС, — это тоже очень ответственно…

Произнеся это в девятьсот семьдесят девятый раз за свою карьеру, НС задумался. Он не любил думать на сцене; для мыслей существовала гримерка или душевая с горячими потоками, стекающими по спине. Но сейчас он задумался, заметив толстяка, сутуло пересекавшего зал в проходе за задними рядами.

«Успеет — не успеет?» — думал НС. Толстяк блеснул лысиной и исчез в двери с надписью «Запасной выход».

— Но «ответственно» — не значит серьезно. Ответственно — это очень смешно!

Зал засмеялся.

— Что может быть смешнее ответственности? — размахивал пиджаком НС.

— Вера! — крикнул кто-то.

— Она не смешнее, она просто неприличнее! — парировал НС.

— Надежда!

— Не смешнее, не смешнее ответственности… Надежда просто глупее…

— Любовь!

— Нет, не смешнее — просто щекотнее!

— Но мы хотим любви! — крикнул кто-то, стоически улыбавшийся неудобной улыбкой.

— Ну так пощекочите друг друга! Ну, смелее! Легкая, освежающая щекотка. Нежная, как взгляд любимой в Центре диффузии… Ну же, по команде! Раз, два…

В зале со смехом тянули навстречу друг другу руки, прикрывали подмышки, «да ладно, без комплексов…», «вы меня только в этом месте щекочите, ладно?»

— Три… Начали!

5