Конкурс на тот свет

Сашка смотрел на успокоившегося Бориса и размышлял, можно ли задать ему тот важный вопрос, который не давал покоя последние несколько часов после беседы с уборщицей. Ответ на этот вопрос помог бы понять многое, если не все.

— А ты знаешь, почему Тихон бросился на тебя? — задал предварительный вопрос Сашка.

— Ясно почему — псих ненормальный.

«А бывают ли психи нормальные?» — задумался Сашка над этим устойчивым словосочетанием. Его иногда совершенно спонтанно занимали, на первый взгляд, глупые вопросы, ища ответы на которые, он выстраивал целые теории, выдвигал гипотезы и старался их доказать. Люди часто говорят штампами, не задумываясь, не вникая в сущность сказанных слов, но порой именно в таких фразах звучит народная мудрость. Но углубляться в эти рассуждения сейчас было недосуг.

— Нет, — спокойно возразил Сашка. — Напал он на тебя потому, что посчитал, будто ты готов задушить Лизу.

— Что, значит, задушить? — не понял Борис.

— Задушить — это, значит, лишить жизни путем сильного стягивания дыхательных органов на шее. Асфиксии!

— Чего, чего?

— Тихон подозревает тебя в убийствах четырех девушек. — Жестко сказал Сашка. — У него для этого есть веские основания. А в кинотеатре он, по всей видимости, был убежден, что ты готов совершить новое убийство.

— Я?! — Борис сел на скрипучую кровать с лицом, выражающим сплошной знак вопроса.

— Да, именно ты! Но лично я пока в это не верю, — перешел на спокойный тон Сашка. — Теперь ответь мне на простой вопрос. — Евтушенко перевел дух и, стараясь быть безразличным, спросил: — От кого ты узнал, что девушка, которую мы с Тихоном нашли в реке, задушена именно цепочкой из туалета?

— Так это… Все об этом говорили… Когда это было?

— Перед консультацией по сочинению. — Сашка внимательно следил за выражением лица Бориса: или тот тянет время, или взаправду не может припомнить? — Вспоминай! Ты подошел к институту. В этот момент ты ничего не знал о найденной Лене. Так?

— Да. Мне об этом рассказал Тихон. Или Ты?

— Нет. Я сидел около забора и не мог с тобой разговаривать. Ты узнал новость от Тихона. Но он не сообщал про цепочку! Он просто сказал, что девушка задушена. Так?

— Вроде так. Лизка еще страшно испуганная была, ко мне грудью прижалась. А мамаша ее как на это дело зыркнет! Пришлось отодвинуться от Лизки.

— Ну вот. Значит, рядом стояла Лиза, ее мама… Кто еще?

— Тихон стоял. Он все рассказал, а потом быстро ушел.

— Я это знаю, — начинал раздражаться Сашка. — Кто-нибудь еще подходил к вам?

— Ну да. Наташка как раз подошла, тоже с нами разговаривала, потом Лизкина подруга со своей мамашей. Еще тетки… Они все вздыхали, причитали, выспрашивали подробности.

— Кто же из них первым сказал про цепочку? — торопил приятеля Сашка.

— Кто? — Борис задумался. — Так эта… — Он обрадовался и назвал имя. — Ну, точно она! Я как услышал жуткие подробности, так сразу одернул Лизку и отвел ее в сторону. Очень она переживала по этому поводу, сразу в слезы. А потом, когда я заходил в институт, в дверях с Тихоном столкнулись. Он тогда тоже про цепочку что-то сказал.

— Ты ничего не перепутал? — переспросил возбужденный Сашка, вышагивая по комнате.

— Нет, теперь я точно вспомнил. А что?

— Питоконда! — прошептал Сашка.

— Чего? — не понял Борис.

— Это все меняет, — Сашка нервно сжимал пальцы.

— Что меняется? Девчонок уже не вернешь.

Евтушенко погрузился в раздумья. Если все так, как говорит Борис, то запутанная система уравнений стремительно упрощается. Неизвестная Х вновь приняла совершенно конкретное имя.

Глава 41. Опять в камеру

Лейтенант Мартынов сидел в кабинете и осторожно сквозь мокрое полотенце ощупывал правое ухо. Когда в кинотеатре его повалили на пол, чей-то каблук топтался как раз в этом месте. Размочалили капитально, здорово болит! Хотя чему тут, казалось, болеть — хрящ с кожицей. Женщины его прокалывают, как хотят, бирюльки тяжелые подвешивают — и ничего. Интересно, а оно не сломано? Бывают переломы у уха? Ладно, переживем как-нибудь, подумал лейтенант. Только вот спать на правом боку будет невозможно. Хорошо, что только одно ухо отдавили!

Бок тоже саднил. На ребрах выступил большой синячище, но его хоть не видно под одеждой. А вот ухо — он не патлатик, под волосами не скроешь. Не ухо, а кусок недожаренной отбивной. Еще рану на животе разбередили, теперь опять придется бинтами обмотаться!

И все-таки лейтенант был доволен собой.

Хоть и повалили, хоть и топтались на нем дерущиеся, а ног Заколова он так и не выпустил. Не разжал пальцы, мертво вцепился. Буча, конечно, получилась не маленькая, но он и сам виноват, надо было сразу громко заявить, что работает в милиции. Он и хотел это сделать, когда схватил Заколова сзади мертвым захватом, как учили в школе милиции. Уже и воздух в легкие набрал, только собрался крикнуть, но тот как саданул локтем под дых. О-хо-хо! Какое там крикнуть, вздохнуть не мог. Мертвый захват сам собой разжался. А там и на пол свалили. Тут уже было не до заявлений. Только и думал, как бы Заколова не выпустить, да защититься от мечущихся ног.