Конкурс неприятностей

В наушнике раздался легкий скрип открывающейся двери денника и тихое бормотание:

– Хорошая лошадь, хорошая… Симпатичная…

Администратор вдруг решил погладить «хорошую лошадь»?

Наши жеребцы ступили в леваду, Бахтат неспешной рысью пошел вокруг своего табуна, проверяя наличие и почтительность к признанному вожаку. Дама кокетливо заржала, изгибая шейку, Симка ревниво всхрапнула…

– Хорошая лошадь, на морковку, иди сюда, ну иди… – бормотал в моих наушниках Администратор.

– Лучше нам глянуть, что он там в конюшне делает, – я положила Портосику руку на холку. – Заходи, маленький… – шагнула за воротца левады…

– Иди, иди, лошадь… Шевели копытами, скотина! – раздалось в наушнике, и послышался бойкий перестук копыт.

Этот диверсант что, лошадь выпустил?!

– Портосик, быстрее давай! – встревожено поглядывая на темный провал дверей конюшни, я потянула пони за собой, оказавшись вдруг в самой середине заинтересовано наблюдающего за нами табуна. – Мне бежать надо…

И поняла, что бежать уже никуда не надо. Ярким пятном проступая сквозь тьму, в развевающейся ярко-желтой попоне из конюшни выметнулся… конь. А этот Администратор все – «лошадь, лошадь»!

Вальяжной рысью арабский жеребец процокотал по дорожке, замер, точно прекрасная статуя – каждая мышца под гладкой шкурой играла в свете солнца, запрокинул точеную голову и весело заржал. И эти предательницы на леваде, эти… кобылы стоялые, да! Ответили заезжему красавцу долгим призывным ржанием. Араб сорвался в галоп и ринулся прямо к нам.

Грохот копыт по дорожке – дзанг-дзанг! Развевающаяся ярко-желтая попона – фыррр! Летят по ветру грива и хвост – я невольно прижала руки к груди. Араб скакал так, так… что сердце разрывалось от красоты этого зрелища! Взвился в прыжке и… махнул через ограду левады – желтая попона плеснула победным знаменем. Блин-блинский, если он так прыгает, он завтра все призы возьмет, даже Арсенал без шансов!

Араб приветственно заржал… и ринулся, казалось, прямо ко мне. Вокруг закружился водоворот конских боков, грив, хвостов, спин… на миг я потеряла араба из виду – перед глазами возник светлый круп Симки. На ее кокетливо изогнутую шею легла голова араба. Я увидела эту сухощавую, точеную морду прямо над собой, увидела блестящий глаз…

Бешеное, на грани рева, ржание располосовало воздух, и, грудью разгоняя свой табун, Бахтат помчался к наглому пришельцу.

Я вдруг поняла, что стою посреди левады одна, лошади метнулись в разные стороны, пропуская гневного вожака. Предательница Симка извернулась, выворачиваясь из-под головы ухажера, толкнула меня плечом – я кубарем полетела на общипанную траву левады – и, провокационно заржав, отскочила в сторону. Я едва только успела свернуться комочком, закрываясь руками. Бахтат пронесся надо мной. Громадное копыто впечаталось в землю в сантиметре от моей головы – ярко сверкнула кромка подковы. Бахтат налетел на наглеца, посмевшего претендовать на его кобыл, и впился зубами ему в холку. В лицо мне брызнули капли, крупные и темные, как переспелая малина, резко запахло кровью. Араб заржал от боли и взвился на дыбы. Навстречу ему вскинулся Бахтат.

Я скорчилась на земле, а надо мной громадой до самых небес вздымался угольно-черный жеребец. Он был… большой. Огромная башка – где-то высоко-высоко, громадные копыта, сверкающие железными ободками подков, ножищи, брюхо и… Запрокинув голову, я завороженно смотрела на Бахтатово брюхо и понимала, что вот это – последнее, что я вообще увижу в жизни, потому что сейчас мне раскроят голову. Жеребцы столкнулись с неистовым ржанием и ухнули на все четыре копыта – по земле пробежала дрожь. И снова начали вздыматься на дыбы…

– Полька, катись оттуда! – заорал знакомый голос, перед моим носом мелькнули ботинки, и Сашка с размаху швырнула горсть песка Бахтату в морду. Сиганула в сторону, ухватила меня за шкирку и поволокла к ограде. – Ходу-ходу!

Араб торжествующе заржал и ринулся на ослепшего соперника. Через ограду ударила струя воды. Рассеиватель был сорван, и струя била из шланга под таким напором, что резиновая кишка извивалась и дергалась как живая, норовя вырваться у Мишки из рук, а он водил шлангом как автоматом: на араба, на Бахтата, снова на араба, и по Симке заодно, чтоб хвостом не крутила. Симка обиженно заржала и, задрав этот самый хвост, поскакала вдоль ограды. Сашка с размаху пнула меня ботинком под зад, заставляя ужом просочиться под нижней жердью… и нырнула следом. Мы кубарем выкатились из-под ограды и… рухнули друг на друга, тяжело, с присвистом дыша.

– О-отпусти, задушишь, – наконец выдохнула Саша, и я поняла, что все это время цеплялась за нее, будто боясь, что неведомая сила засосет меня обратно, под копыта табуна. С трудом, так что аж слышала, как собственные кости скрипят, я разжала пальцы и провела ладонью по лицу.

– Аццкий отжиг! – тупо пялясь на покрытую алыми разводами ладонь, прохрипела я.