Конкурс неприятностей

– А-а-а! – с яростным воплем я шарахнула огнетушителем по дверям… и створки ударили меня в ответ. Металл прогнулся, вспучился и… и зарычал. Я шарахнулась, едва не влетев спиной в пламя…

– Свалите, дуры, там Мишка пробивается! – в окошке, пытаясь пропихнуть сквозь узкую раму накачанные плечи и бюст, отчаянно ворочалась Лида.

– Мишка? Ничего себе, он что, Годзилла? – захлебываясь дымом, проперхала Полинка.

За дверью раздалось рычание… и жуткий удар сотряс двери снова. Раздался скрежет сминаемого металла, что-то хлестко лопнуло, и в пролом сунулся измятый и ободранный бампер коневозки. Двигатель снова зарычал, фургон сдал назад… удар! Двери рухнули внутрь. Мы с Полинкой уже бежали вдоль денников, сбрасывая засовы.

– И-го-го! – Бахтат метнулся к выходу, заплясал в проеме – дым клубился, завивался прядями, сливаясь с вороной гривой, – и требовательно заржал, зовя табун за собой.

– Скачи уже! – я с оттяжкой шлепнула Даму по крупу, гоня в проход. Бахтат взвизгнул и куснул кобылу за холку – с обиженным ржанием та проскочила сквозь выбитую дверь и исчезла за завесой дыма. Смутными тенями мимо скользили лошади – Полинка гнала пони, вынырнула прихрамывающая Лидка (протиснулась-таки!), держащаяся за гриву Арсенала, а я все бежала, распахивая денники один за другим…

– Всех вывели, сматываемся! – Мишка, заляпанный сажей, черный и страшный, выскочил из дыма.

Тонкое жалобное ржание из дальнего конца конюшни мгновенно опровергло его слова. Мы рванули туда… Симка стояла перед распахнутой дверью денника и багровым, полным беспредельного ужаса глазом косилась на пляшущие в разбросанном по полу сене огоньки… Сено вдруг занялось разом, вспыхнуло, чадя дымом.

– Пошла! – вцепляясь ей в гриву, заорала я. Мишка подскочил с другой стороны. – Пошла, ну!

Испуганная лошадь вскинулась на дыбы.

– Мы ее не выведем! – заорал Мишка.

Дым впереди уже стоял сплошной стеной, я почувствовала, как кружится голова, а легкие судорожно пытаются втянуть воздух. Похоже, мы и сами отсюда не выберемся!

Издалека громовой трубой прогремело ржание Бахтата – и Симка не смогла ослушаться приказа своего жеребца! Она рванула вперед – мы с Мишкой вцепились в гриву. Плотная, словно монолитная, стена дыма обхватила нас, выедая глаза, лишая шанса вздохнуть… Только бы не выпустить гриву! Я словно в забытьи перебирала ногами. Сбоку дохнуло яростным жаром… и я поняла, что все, привет – Симка завела нас в пламя.

– Сашка! – заорали рядом, меня сгребли в охапку, в лицо ударил сладкий, потрясающий, офигительный… нормальный воздух, и плевать, что в нем хлопья сажи носятся! Меня на руках держал мой папа, а рядом захлебывалась слезами мама, и до фига народу вокруг…

– Сумасшедшая! – тряся меня как котенка, заорал отец. – Ты куда полезла – жить надоело?!

– Лошади… – я облизала обожженные губы.

– Черт с ними! – выкрикнул папа.

– Не черт! – упрямо сказала я и извернулась у него на руках. Где Мишка?

Из дыма медленно выбрались две фигуры… Ну да, носить на руках его не положено, поэтому Мишка героически и с полным соблюдения своего мужского… гм… достоинства, висел на Петровиче.

– А вот нате вам, мамаша, хахаля вашей дочки, а мне бежать надо! – Петрович словно куклу сунул Мишку в руки моей маме.

– Как… хахаля? Саша? – мама растерянно замерла, поддерживая Мишку под спину – до плеч она не доставала. Я шустро изобразила умирающую. Мишка лающе закашлялся. – О господи, мальчик мой, ну как же вы туда полезли… Давайте садитесь сюда, сейчас я вам водички…

– Пап, я тоже слезу, – попросила я и показательно подрыгала ногами.

Папа ревниво посмотрел на Мишку, но все-таки спустил меня наземь. Болезненно морщась от начинающих саднить ожогов и боли в руке, я уселась рядом с пятиборцем. Папа исчез и вскоре вернулся с замызганным одеялом, которым укутал мои плечи. На Мишку косился злорадно: типа, а тебе фиг! Одеяло по жаре и при пожаре, конечно, сильно нужная вещь, но спорить я не стала, натянув его на плечи.

– Не лей на конюшню, тут уже не поможешь! Сюда давай! – Петрович бегал вокруг конемойки, где пятиборцы работали шлангами, заливая водой землю, траву, дорожки вокруг конюшни и сеновала. Оба здания яростно пылали, выбрасывая клубы дыма и снопы искр, внутри что-то рушилось, и новые огненные плевки взлетали в празднично-голубое небо. Черные бабочки золы реяли в воздухе, садясь мне на подставленные ладони.

– Ни один огнетушитель не сработал! – зло бросил папа. – Вот что у вас в школе творится?

Рядом раздался короткий, задушенный и очень злой всхлип. Светлана Викторовна глядела на пожар, и лицо ее было так неподвижно, что если бы не этот всхлип, я бы и не поняла, что она плачет. Возле нее, скрестив руки на набалдашнике своей палки, замерла директриса.

– Что, Сашка? – появившаяся вдруг Полинка ткнула меня в плечо так, что я покачнулась. – Есть женщины в русских селеньях, которым всегда не везет: то кто-то коня не привяжет, то кто-то избу подожжет? – ее дергало от ненормальной, истеричной веселости.

– А Настя где? – огляделась я.

– Домой удрала, – отмахнулась Полинка.