Конкурс-семинар Креатив: Безумные миры

Я почувствовал под собой холодную ткань сиденья.

— Верни ее сейчас же! Верни ее!

Старик негодовал, однако неизвестный оставался невозмутим.

И улыбался.

— Тела обнажены! — провозгласил он. — Скоро придет час обнажить души.

Хоть этот человек и призывал отказаться от имен, с некоторого момента я стал про себя называть собеседников вполне определенным образом. К тем двоим, что могли быть осколками моего прошлого и будущего, мысленно обращался согласно возраста — Юнец и Старик.

Третье имя возникло в сознании само собой и вполне подходило своему обладателю.

Безумец.

— Неужели совсем ничего нельзя сделать?! — она еле сдерживала рыдания, рвущиеся наружу.

— Сожалею, — седовласый врач развел руками. — Позвоню коллеге в Бухарест, может, он что посоветует.

Кивнув, он ушел.

Теперь, оставшись одна, Сара дала волю слезам. Йован, ее Йован лежит уже целую неделю, словно куль с мукой. Если бы не слабые сердцебиение и дыхание, его давно можно было признать мертвецом.

Где же ты?

Где ты, мой милый Йован?

— Время бежит, время течет. Кто-то сбежит, кто-то умрет.

— Заткнись, — пробурчал Старик.

Выглядел он понурым и весь сгорбился. Юнец плакал. Безумец декламировал стихи разной степени бредовости, беззаботно болтая ногами, словно сидел на качели где-нибудь в парке развлечений.

Я думал.

Похоже, ситуация безнадежна. В последние несколько часов — хотя сомнительно, что в этом месте можно доверять чувству времени — Красная Комната явила немало своих свойств. Преимущественно неприятных.

Ни малейших признаков выхода. Ни дверей, ни окон — кругом только красные стены. Абсолютное отсутствие звуков извне. Но самое ужасное открытие ждало узников Комнаты, когда они обнаружили, что не могут подняться со стульев. Ноги были словно парализованы. Это стало серьезным ударом: Юнец кричал, пока не охрип; Старик зашелся в кашле; я же чувствовал себя так, точно сердце, гулко стучащее, вот-вот вырвется из груди и шмякнется на багровый пол.

После установилась тишина, нарушаемая плеском крови в стеклянной колонне, да бредовыми виршами Безумца. Те двое должно быть решили, что это кошмарный сон. Я и сам не отказался бы так думать. И надеялся, что скоро действие отвара закончится. Но время шло, и ничего не менялось.

Ничего.

Безумец со стихов переключился на песни — столь же бредовые, местами похабные. На середине одного из куплетов он внезапно умолк. Во взгляде появилась осмысленность.

— Время, — затараторил он. — Время решать. Вы уже готовы, вполне готовы.

— Готовы к чему? — недоверчиво спросил Юнец.

— Чтобы решить, — губы Безумца, казалось, растянулись до предела, обнажив острые белые клыки. — Кто должен будет выйти из Красной Комнаты.

В комнату она его не пустила.

Дед Ионеску был непривычно хмур. Он не стал юлить, сразу сказав главное:

— Ты должна уехать и увезти отсюда… это. И побыстрей.

— Но почему? Я не смогу, пока Йован в таком состоянии.

— Ты должна увезти его, — дед Ионеску словно не слышал. — Мы не питаем жалости к стригоям. Мы их убиваем.

— Йован не вампир!

— Я все сказал тебе, — в голосе послышались умоляющие нотки. — Уезжай, пожалуйста.

Уже на пороге, не глядя на нее, дед Ионеску угрюмо сказал:

— Скоро мы придем. Если он будет здесь, то умрет. Если попробуешь помешать нам, тебя ждет то же самое. Прощай.

Смотря, как он ковыляет прочь, Сара подумала, что нужно достать из чулана ружье.

— Дверь в часах? — хмыкнул я. — Что за бред?

— Прямо как в сказке про Алису, — нервно засмеялся Юнец.

Старик даже не улыбнулся.

— Я бы многое отдал, чтобы все свелось к банальному сну, как у Кэрролла.

Безумец, рассуждающий о серьезных вещах — зрелище не из приятных. Слушая его, невольно ловишь себя на мысли, что тоже начинаешь сходить с ума.

— Дверь, — повторил он. — Но не в каких-то там часах, а в Часах Крови.

— О да! Это же в принципе меняет дело.