Конкурс убийц

На просматривающиеся насквозь палубы решили силы не тратить, спустились сразу в сумрачные глубины машинного отделения. Странно было идти по узким переходам, слышать, как изредка плещет о гулкий борт вода, как царапают стареющее железо упрямые стебли рогоза и гибкие веточки вездесущего тальника. Разделившись, они простукивали стены, вслушивались в эхо шагов, надеясь определить на звук, есть ли что-нибудь между полом и обшивкой. Гуров нашел мешки с тряпьем, полусгнившими шторами и частично утратившими кружева передниками официанток. Сизый чем-то гремел в отдалении, но на вопрос ответил, что помощь ему не нужна. Пройдя свою сторону от носа до кормы, Гуров вернулся к выходу и принялся ждать, наблюдая за тем, как падает к закату оранжевый апельсин солнца, как засновали над водой проворные стрижи.

Из недр «Баржи» донеслись невнятные слова, и Гуров их не расслышал.

— Чего, Вить?

— Я говорю… Вряд ли ты в лицо сына нашего мирового судьи знаешь. И спросить-то больше не у кого, жалко. Но вот я смотрю на фотографию — и похож, только в юности.

Он не сразу понял, чего Сизый от него хочет. Но когда слова «смотрю на фотографии» дошли до сознания, усыпляющую тишину «Баржи» как ветром сдуло. Гуров бросился обратно. Пробежал по переходу и наткнулся на нечто вроде старой трансформаторной будки, перегородившее путь.

— Витя! Ты нашел там что-то? Там много, тебе помощь нужна? Тащи сюда скорее.

Из потемок донеслось:

— Немного, две коробки. Ты только помоги мне чудище это на бок положить. Сам я в щель пролез, а с коробками не выйти.

Около часа они провозились, освобождая проход. Но даже мысли сходить в машину за инструментами не возникло — Гурову казалось, что, если он выпустит видневшийся за преградой угол картонной коробки, она растворится без следа. Когда на редкость неуступчивый жестяной шкаф со скрежетом и грохотом все же лег на бок, он принял из рук Виктора ценный груз, а после помог перебраться ему самому. На шум пришли сторожа, но их со всей ответственностью уверили, что все в порядке.

Едва уселись в машину, не закрыв двери и забыв о голоде, принялись разбирать содержимое обретенного такими усилиями клада. Архив был старым, действительно девяностых и двухтысячных годов. В основном в коробках лежали папки с документами и письмами, написанными от руки, фотографии разной степени четкости. Что-то было безвозвратно повреждено влагой, тому, что хранилось в пластиковых пакетах на клипсе-застежке, повезло больше. Сизый увлеченно шелестел пожелтевшими страницами и иногда поворачивался к Гурову, встречая знакомое лицо или имя. Лиц и имен было много. И развлекаться в Онейске действительно умели и любили. Здесь были долговые расписки и копии бухгалтерских отчетов, пометки об экзотических сексуальных пристрастиях и изъятые из дел заявления пострадавших. На дне коробки Гурова лежали два завернутых в полиэтилен и тщательно упакованных скотчем жестких диска и квадратная черная дискета. Может, информация на них выжила вопреки условиям хранения. Может, нет. Гуров забыл обо всем, когда пальцы нащупали чистый, почти новый пластик папки, помещенной в тайник сравнительно недавно. Поспешно он выдернул ее со дна и открыл, впившись глазами в содержимое.

Это были фотографии. Формата А4, снятые пьяной рукой на устаревшую камеру, но напечатанные на отличной глянцевой бумаге, со всей максимальной четкостью. На снимках действительно была «Баржа», ресторан еще новый, приносящий хозяину деньги, а гостям незабываемые удовольствия. Ни одно из лиц не показалось Гурову знакомым, кроме одного. Аджей Полонский не всегда был блондином. Но и в обрамлении русых волос глаза его были прозрачны, а улыбка сумасшедшей. Не глядя, Гуров добыл снимок из середины пачки и отметил, что губной помады на теле парня существенно прибавилось, а вот одежды убыло. Посмотрев два последних снимка, он закрыл коробку. А потом закрыл глаза.

Когда открыл их, оказалось, что Витя рядом забыл сыпать именами и фамилиями и выжидательно смотрит на него.

— Нашел, чего искал?

— Нашел.

— Покажешь?

— Нет.

— Лев, мы, кажется, договаривались доверять…

Гуров помолчал, подбирая слова.

— …А чего на мерзость смотреть. Ты мерзости не видел? Дело не в том, что я тебе не доверяю, Витя. А в том, что… Нельзя допускать, чтобы всякие твари человека, который всего себя отдал ради того, чтобы выбраться из грязи, силой и шантажом заставляли вернуться в грязь. Я тебе обе эти коробки отдам. Что захочешь с ними, то и сделаешь. Я правда приехал в Онейск не для того, чтобы прикрывать чьи-то грехи или контролировать моральный облик вашей верхушки, какую бы околесицу об этом ваш капитан ни нес. Ты знаешь, что власть — дело грязное. Я знаю, что еще и тонкое, неоднозначное. Рубить сплеча в таких вещах и глупо и опасно. Ты, пока смотрел, назвал почти всю вашу мэрию, так?

— Не всю. Но там не только мэрия.