Конкурс убийц

Гуров увидел начало картины на боку высокой, плавно обегающей монастырь стены задолго до того, как заметил костер, горящий за поворотом. Насколько он помнил, ни на одной из своих картин Аджей не писал крыльев, которыми наградила его молва. Он-то точно знал, что на ангела непохож. Но, может, светлая грусть от скорого, неожиданного расставания с публикой, со вспышками камер и прямыми эфирами, сыграли с воображением художника шутку? И он решил своей фантазии не противиться. Распростертое по стене крыло было огромным и каким угодно, только не белым. Каждое перо его было выписано отдельно, и каждое несло на себе отпечаток воспоминания — серые окна детдома и ряды одинаковых алюминиевых мисок с кашей, зеленая листва, облитая бликами весеннего солнца. Первые синяки и вспыхнувшее нежным румянцем лицо девочки со смущенной улыбкой и опущенными ресницами, лет двенадцати. Красные фонари на пустынных городских улицах и вспухшие синие вены на бледных руках. Одинокая рюмка водки и десятки лиц у трапа самолета — восторженные, плачущие, счастливые. И много, много чего еще. Если там, дальше, есть второе крыло, то никакой камере с самой крутой панорамой этого не охватить. Это полотно создавалось без мыслей о том, как его будут умещать в снимки.

Гуров и Сизый шли не таясь, лишь Витя держался чуть поодаль, в тени. Подкрадываться не имело смысла. Так они и увидели костер, на том месте, где по замыслу между двумя крыльями должен был стоять человек. На месте силуэта, который уже никому не суждено увидеть, теперь красовалось влажное пятно свежей, любовно выглаженной штукатурки, шире и на голову выше Гурова. На высоте груди из шва между кирпичей торчала крупная рукоять ножа с уходящим вглубь стены лезвием, несколько свободных сантиметров золотились в свете костра.

Толик, сидевший у костра на корточках, поднялся на ноги и мягко, как на плечо друга, положил ладонь на костяную рукоять.

— Здравствуйте, — голос Толика был спокоен и бесплотен, точно такой же, каким он разговаривал всегда, на работе и в клубе. — Вы рано. Но это ничего, мы уже почти попрощались.

Глава 18

За спиной Гурова раздался негромкий электронный писк. Это Виктор вызывал подкрепление и «Скорую». Он шептал в трубку, осторожно хрустя гравием и отходя в тень. Расклад сил был предельно ясен и им, и Милованову. Аджей еще жив, если только Толик не беседовал по привычке с собственным воображением. Неизвестно, как проникает к заложнику воздух, и неизвестна длина лезвия, вошедшая в его тело, но он еще дышит. Фотограф не придает никакого значения собственному будущему, но всерьез намерен пленника убить. А значит, все будет зависеть от того, насколько они смогут протянуть время.

— Здравствуй, Толик. — Гуров слышал собственный голос будто со стороны. Доброжелательный и неожиданно сиплый, наверное, от дыма. Он припомнил, как в самом начале их знакомства Витя говорил, что «только так говорить с ним и можно, сперва хвалить, а потом понемногу, без нажима, спрашивать. Как с ребенком». Вот только не бывает среди детей маньяков и убийц. — Рад, что вы поговорили по душам, ты так этого ждал. О чем шел разговор?

«Что я несу? — пульс стучал в висках так, будто безумный колокол, подвешенный у темени, трясся в неподвижной голове, лупил острыми краями по тонким косточкам. — Нужно протянуть время. Нужно… Отвлечь, занять этого урода разговором, а тем временем Витя обойдет развалины и нападет на него со спины. Наши будут добираться около часа. Не меньше. Да и появление команды с мигалками нестабильного психа растревожит. Может быть, Аджей отделается головной болью. А может, он кровью истекает сейчас. Нужно действовать». Гуров встряхнул кисть опущенной руки, как будто хотел оживить от немоты. И когда поглядевший на нее Милованов снова поднял взгляд, незаметно покрутил указательным пальцем, надеясь, что Виктор его поймет. Сделал пару шагов в сторону, заслоняя напарника и переключая внимание Толика на себя. Разговаривать так разговаривать, хвалить значит хвалить.

— Это впечатляет, Анатолий. Как у тебя фантазии хватило только увидеть в этой стене заготовку под… Такое. — Он оглянулся, будто окидывая взглядом живописное полотно. — Ты, наверное, и помогал Аджею здесь, а?

— Не помогал!

Это было неожиданно и так громко, что Гуров вздрогнул. Милованов взвизгнул, тонко, по-девчачьи, два слова осколками эха рассыпались по руинам.

— Почему же? Разве это не ваша общая работа?

— Я тоже так думал! — всегдашнее спокойствие покинуло Милованова. Он говорил, все больше распаляясь и сжимая крепче рукоять ножа. Откашлялся, видимо. Взяв себя в руки, продолжил: — Я, как только увидел эту стену, понял, что она для него. Для ангела. Больше никто не сотворит чудо, не вдохнет в старые стены жизнь!..