Коновницыны в России и в изгнании

«Великая бескровная»

Конец февраля 1917 года. Стоят солнечные дни, что в Петрограде бывает не так часто. В полдень капает с кровли.

В городе забастовки заводов и начинаются беспорядки.

Из окон фехтовального зала Пажеского корпуса видны толпы рабочих на Садовой улице и Невском проспекте.

Отец неожиданно приехал с фронта в субботу, и я с ним вечером был в Александринском театре. После спектакля мы с трудом вышли из театра, так как около него собралась огромная толпа и затрудняла выход. Слышны были отрывки произносимых речей и гул одобрения. Полиция была уже бессильна.

На следующий день отец, брат Шура и я пошли обедать на Николаевский вокзал, так как мать была в Кярово всю зиму, а вход в рестораны пажам и кадетам был воспрещён.

Мы шли по Невскому. На тротуарах встречались лужи крови. На улицах было много рабочих.

Вдруг со стороны Адмиралтейства заиграла кавалерийская труба. Мгновенно все люди бросились бежать к дверям или подъездам домов. Мы тоже старались, чувствуя опасность, войти в ближайшую дверь, но привратница хотела ее захлопнуть. Всё же отцу удалось просунуть руку в щель и ей помешать.

Едва мы вошли за дверь, как началась пулеметная стрельба вдоль Невского. Стрелял 9-й запасной Кавалерийский полк. Мы видели из окна, как один старик, перебегавший через улицу, упал, схватившись за живот. Вскоре труба заиграла отбой и стрельба прекратилась. Очень быстро появились кареты скорой помощи и стали подбирать убитых и раненных.

Пообедать нам в этот день не удалось, отец уехал в Кярово, а мы вернулись в корпус. В этот день была уверенность, что войска быстро подавят беспорядки и все успокоится.

На другой день утром ворота корпуса закрыли и поставили для охраны посты из пажей специального класса. Из казарм Павловского полка привезли запас боевых патронов и говорили, что в гимнастическом зале поставили пулемет.

Вечером стали проникать тревожные слухи: говорили о бунтах в запасных гвардейских батальонах. Мы видели из окон корпуса густой дым: на Литейном проспекте горел Окружной суд. Говорили, что революционная толпа освободила заключенных из тюрем…

На вечернюю молитву пришел полковник Фену. «Государь и Россия переживают тяжелые дни», – сказал он. Мы спели «Боже Царя храни» и разошлись по кроватям с тяжелым чувством.

Утром мы увидели, что ворота в корпус открыты, и их никто не охраняет. Мы узнали, что почти весь Петроградский гарнизон перешёл на сторону революционеров. Нам приказали как можно скорее уходить по домам. Большинство стало расходиться. В это время появился слух, что революционная толпа окружила Царскосельский Александровский дворец и угрожает Императрице с больным Наследником и Великими Княжнами. Паж Колэн стал собирать оставшихся, чтобы со знаменем и винтовками идти защищать Царскую Семью. «Пусть мы не дойдем и все по дороге погибнем, но мы должны это сделать».

Внезапно на корпусной плац въехали 6 бронированных автомобилей. Нас, оставшихся человек двадцать, быстро перевели во внутреннее здание в лазарет. Автомобили стали стрелять по корпусу из пулеметов. Они стреляли с перерывами. В один из этих перерывов приполз швейцар и сказал, что меня вызывают к телефону из Смольного института, наверное, сестра, Таня… Я добрался до телефонной будки у швейцарской, но телефонная связь была уже прервана. Я видел, как полковник Фену быстро открыл дверь и вышел на подъезд. Раздался выстрел. Осколком стекла ему поранило лицо. Громким голосом он предложил желающим осмотреть корпус и убедиться, что в корпусе почти никого нет.

«Великая бескровная»

Убедившись, что корпус не может оказывать никакого сопротивления, представители народа удалились, взяв на память вешалки, бобровую шапку преподавателя французского языка М-р Мишеля, благородно заменив ее грязной рабочей кепкой, шуб в то время еще не брали.

После всего описанного я решил ехать к родителям в Кярово и пошел на Балтийский вокзал пешком. Трамваи не ходили, а извозчики исчезли.

Выхожу на Садовую. По улице к Невскому двигается густая толпа. Впереди под руки ведут двух окровавленных городовых. У одного рана на лбу и лицо залито кровью, у другого лицо в кровоподтеках, он, видимо, сильно избит. За ними едут два казака верхом. Они время от времени бьют городовых нагайками. Озверевшая толпа, главным образом женщины, старается их ударить или плюнуть в лицо.