Ф. К. Эта почва уже созрела в народе именно благодаря величайшему и постоянному оскорблению русских национальных чувств. Другое дело, что это не оформлено в умах нашей интеллигенции. Интеллигенция отстает от народа. Народ мудрее интеллигенции, мудрее патриотических лидеров. Все патриотические силы предельно разобщены, что говорит лишь об амбициях и колоссальном эгоизме лидеров. Потому за ними и не идут. А национальные чувства русских все-таки никогда не были узкими. Достоевский прав, русские обладают всечеловеческим сознанием. Нам близки все народы, населяющие испокон веку Россию. И татары, и осетины, и мордва, и карелы. Нам с ними нечего делить. У нас одна Родина, одни недра, одно прошлое и одно будущее. Или мы победим, или вместе погибнем. Ни на какой этнической основе мы не победим. Только вместе. Кстати, и победа Путина, и победа "Единства" говорит о тоске народа по всеобъемлющей национальной идее. Все, кто за Россию, должны быть с нами. Если такой путь предложен сверху - что ж, давайте посмотрим. От хорошего никогда не надо отказываться. Может быть, иначе нельзя было в нынешней России?
В. Б. Феликс Феодосьевич, вернемся опять к вашему веку. Вы начинали как интереснейший критик. Сначала подняли на щит четвертое поколение Аксеновых и Гладилиных, затем, пережив некий катарсис, пришли к Белову и Распутину, активно участвовали в литературном процессе. Одновременно, будучи человеком пассионарным, блестящим организатором и неформальным лидером, вы шли по карьерной лестнице, возглавили Московскую писательскую организацию, затем стали директором ИМЛИ. О критике Феликсе Кузнецове почти позабыли. Вам не жалко? Я не считаю вас простым литературным чиновником. Вы - ярчайший талантливейший организатор, очевидно, любого производства. Вам бы возглавлять перестройку и таким, как вы, а не болтунам типа Горбачева. То, что вы сделали на посту председателя Московской писательской организации - почти чудо. Из оплота либерализма вы за десять лет, не имея никакого плотного фундамента под ногами, одно космополитическое болото, сотворили оплот патриотических сил. А это же крупнейшая и влиятельнейшая творческая организация России. Вам этого подвига никогда не простят наши общие враги. Позже вы повторили этот же прорыв в ИМЛИ. И все-таки, вам не жалко, что вы порвали с живым словом, порвали с литературным творчеством, наступив на горло собственной песне? Не жалеете об уходе из критики?
Ф. К. Нет. Я постепенно уходил из критики. По мере того, как я написал о тех, о ком хотел бы написать. А потом не стало интересных объектов для меня. Писать просто для того, чтобы печататься, никогда не хотел. А пассионарность, как Вы говорите, конечно, в нашем роду была. Мой отец работал директором школы. Прекрасный педагог, заслуженный учитель республики, он всю жизнь мечтал поехать и возглавить какой-нибудь развалившийся колхоз. У меня есть от него этот деловой дар, хватка. И мне было просто интересно, скажем, решить эту новую задачу переустройства Московской писательской организации. Когда я туда пришел, ни меня не приняли, ни я ничего там не принял. Но я пришел в одну организацию, а ушел из другой. Я и сейчас горжусь этим своим наследием. Это была сложнейшая творческая задача. Такая же интересная задача была связана и с институтом. Но сейчас я возвращаюсь к творчеству. Я вообще счастливый человек. И я считаю, что мне крупно повезло. После долгого периода организационной работы в конце жизни сейчас я вышел на творчество русского и мирового гения Михаила Шолохова. Я долгое время не интересовался им. Ценил, но, очевидно, недопонимал. У меня был только один разговор с ним по телефону. И разговор очень странный. Нет, дважды с ним разговаривал. И дважды сначала вопрос: Кузнецов? - и пауза такая раздумчивая... Потом уж я узнал, что Кузнецов его первая фамилия. Да, я пропустил поначалу мимо себя Шолохова. И причиной была моя либеральная молодость. Оттуда небрежное отношение, непонимание, что такое - Шолохов. А сейчас он уже со мной будет до конца дней. Я думаю, своей книгой верну уже навсегда России Шолохова, которого так нагло хотели у нас украсть. Моя нынешняя задача - вернуть украденное и раскрыть, в меру моих сил и возможностей, масштаб этого самого крупного в мировой культуре ХХ века писателя. Так что я вернулся. Владимир Григорьевич. Вернулся за письменный стол. Полоса молчания закончилась. Это колоссальное счастье.
В. Б. И все-таки, зачем уже полвека все русофобы мира стараются совершить подмену Шолохова? На миг допустим, что "Тихий Дон" написал Крюков, или Серафимович, или еще какой русский человек. Они ведь и его бы смешали с грязью. Значит, дело не в фамилии, зачем им воспевать казацкого офицера Крюкова или убежденного большевика Серафимовича? По большому счету, они бьют по самому "Тихому Дону" и ненавидят прежде всего сам роман...