Консервативный вызов русской культуры - Красный лик

Впрочем, можно привести и более крайние, чем Лермонтов и Тютчев, примеры. Так, решусь утверждать, что сияние всемирных идей обнаруживается и у столь "узко-национальных", воистину не покидавших здешнего "своего пенька" русских гениев, как Грибоедов или Некрасов. Я имею в виду "такой многогранный кристалл человеческого духа, как "Горе от ума" (определение замечательного нашего эстетика, философа М.А.Лифшица), а также некрасовские "Рыцарь на час" или "Последние песни"...

Я начала с Сервантеса, но известно, что не сходил со "своего пенька" и гений братской нам - украинской - литературы Тарас Шевченко. И если ваша газета недавно устами одного литератора высокомерно назвала этого национального гения "хамом", то я пользуюсь случаем защитить достоинство русско-славянской "провинциальной" культуры в ее всемирном именно значении. У Шевченко были огромные основания для той сатиры, что содержится в поэме "Сон", раздражая сегодняшних наших "царистов". И он, конечно, во многом перекликается с некрасовской "музой мести и печали", так же, увы, не слишком привечаемой сегодня... Поэт - величина иная и неизмеримо большая, чем, например, член Монархического союза или "романовской" партии.

В. Б. Похоже, мы возвращаемся непосредственно к теме свободы поэта, к теме "тайной свободы", которую поэт сам себе берет.

Т. Г. Без которой он - не поэт, а лишь "благонравный" верноподданный. Хуже того - хамелеон, послушно меняющий партийную окраску.

В. Б. Но проблема "всемирности" таланта все-таки неизбежно обращает нас прежде всего к Пушкину.

Т. Г. Пушкин, конечно же, был "гражданином мира" при всей своей русской душе и глубокой народности своего творчества. Его "свой пенек" обладал свойством "ковра-самолета", легко, вдохновенно переносящегося в любое пространство Земли. Но это всегда обладало художественной целесообразностью, имело сверхзадачу, не сводясь к артистичному этнографическому эксперименту, а тем паче - к бравированию "русской силой"... Допускаю, что если бы для воплощения той всемирной идеи, которая сияет в его "Моцарте и Сальери", Пушкин мог найти материал в истории русского искусства, он не прибегнул бы к европейским историческим лицам. Но в России, если были, как всюду в мире, свои Сальери, не было - до самого Пушкина! - Моцарта. Гения такого масштаба и типа... или же он достоверно не известен нам... Правда, в этом случае обеднел бы сам цикл, единый цикл "маленьких трагедий", который я читаю как изображенные Пушкиным ступени, симптомы "заката Европы", "крушения Европы", "крушения гуманизма". Но сама, несомненно всемирная, идея несовместности гения и злодейства, вообще говоря, могла вырасти и из здешнего, православного, материала. Да она, по сути, и выросла, пусть задним числом и уже "на полях" литературного создания: жизнь и смерть самого Пушкина утверждает ее.

В. Б. Что ж, вы довольно уверенно оспариваете Достоевского... Хотя его пушкинская речь - нечто вроде национального Евангелия для множества современных писателей. "Не сотвори себе кумира" - так?

Т. Г. Я-то думаю, вся утрированность предсмертной для Достоевского его пушкинской речи продиктована отчаянием, то есть попыткой преодолеть отчаяние перед реальным "русским будущим", видимым писателем. Полагаю, он видел нечто вроде нынешнего нашего национального дня и желал "перевернуть" для себя бездну, зияющую у ног, чтобы смотрелась она некоей необозримой высью... Отсюда и упоение тем, что тревожило и Герцена, и К.Леонтьева, все экстазы перед пограничной со слабостью "русской силой"... Между тем, до чего доходят у нас начетчики Достоевского?! До какой национальной гордыни, - когда повторяют слова о "всемирной отзывчивости" или "мировом значении русской поэзии"! "Да, - читаю в недавнем, "пушкинском", номере столичного русского журнала, - пожалуй, ни один испанский писатель не создал ничего более испанского по духу, чем "Каменный гость"..." Так во имя "русской отзывчивости" перечеркивается вся испанская литература: от Сервантеса до Гарсиа Лорки. Эдак недолго и саму Испанию упразднить на карте мира, заместив ее Большим Болдином Лукояновского уезда Нижегородской губернии... Ну, а далее выясняется, что "Пир во время чумы" Пушкина - это "великая английская трагедия", а французы могут считать "Скупого рыцаря" шедевром (своей! - Т. Г.) национальной драматургии"... Тут уж впору и русским заплакать: отнимают у нашей поэзии сразу две "маленькие трагедии", передавая их другим национальным литературам. Уж и язык, на котором создано произведение, неважен для национальной "идентификации" поэзии!.. А ведь пишет это талантливый человек. Есть, конечно, что-то очень русское в этом безоглядном патриотическом увлечении. Но все-таки: родись хоть сначала испанцем, чтоб ручаться за лучший экстракт испанского духа!

В. Б. Что ж, широк русский человек!

Т. Г. Порой недурно бы сузить, как считал Иван Карамазов. Хоть бы ради самодовления!..

В. Б. Но не чревато ли оно тем же - обедненным - культом "малой родины", который знаком нам в советской поэзии последних ее десятилетий?