Читаем Консервативный вызов русской культуры - Красный лик полностью

Есть общее ощущение времени у Лимонова с Губановым. Прочитайте одновременно стихи Лимонова из сборника "Русское" и стихи Губанова. Задумайтесь над тем ранним, еще где-то в шестьдесят девятом году и далее, отрицанием литературного истеблишмента, парадного подлизывания, стремления любым путем попасть в придворную элиту. Вот почему и смоговцы, и Веничка Ерофеев, и Лимонов сразу и яростно отбросили поэтов-шестидесятников Евтушенко, Вознесенского и других - за придворное диссидентство, за лакейство, за неизбывную тягу к великосветским салонам, к дачам цекистов и чекистов, к наградам и премиям. Разве не близко - у смогиста Юрия Кублановского: "Хитрый Межиров, прыткий Евтюх, Вознесенский - валютная липа" и у Лимонова характеристики всех этих "официальных левых" в прозе и стихах. Они даже не хотели - сосуществовать. У них была своя компания, где детский поэт Сапгир соседствовал с художником Брусиловским, сказочник Циферов с гитаристом Бачуриным. Как пишет Лимонов: "Вдруг воздух огласился ругательствами и вообще произошло замешательство. В лисьей шапке с волчьим взором, взбудораженный и тоже нетрезвый появился поэт Леонид Губанов. За ним шел поэт Владислав Лен и пытался осторожно и солидно урезонить его..."

К чему это я цитирую: к тому, что и в своей поначалу скандальной стилистике Лимонов прежде всего близок - наиболее близок - той атмосфере московских кружков шестидесятых годов, тому устному творчеству, которое было столь популярно в годы оттепели. И он, может быть, единственный наиболее полно выразил свою эпоху, свое окружение в слове, в книгах. И тем старательнее ныне в статьях о смогистах, о Ерофееве "чистенькие критики" не упоминают ни Эдуарда Лимонова, ни такого же реального участника тех далеких дней Николая Мишина, ныне руководителя издательства "Палея". Главные действующие лица, Губанов и Ерофеев,- ушли в мир иной такими же непокоренными, как и были, многие разъехались по белу свету и ныне далеки от событий на своей родине, остальные же (как правило, второстепенные участники) давно не бунтари и усердно дотягивают до нынешнего совбуржуйского истеблишмента все яростно-нонконформистские движения шестидесятых годов,

И только бунтарь Эди Лимонов остался бунтарем, а значит - не сдался, не принял навязываемых правил игры, а значит - единственный остался верен духу самого молодого общества гениев...

А теперь, поняв всю русскую природу таланта Эдуарда Лимонова, эскизно обрисовав его русских прародителей и литературных родственников, можно вернуться к тому, что изрекал литературный Запад, приученный русскими силовыми приемами к прозе русского "инфант-террибля". Точно так же прорывались грубо, по-русски в западную живопись - Михаил Шемякин, в западный балет - Михаил Барышников и так далее.

Из книги "Дневник неудачника": "Кто это стучится в дверь? Да так себе, проходимец, писателишка. Эди Лимонов... "Да так, еще один русский!" сказал большой любитель черешен Миша Барышников, когда его спросили, кто это. Мне это определение понравилось. Я и есть еще один русский".

Как сказал американский критик Р.Соколов: "Вот он взял и смахнул викторианскую паутину с русской литературы".

Судьба Лимонова - отчасти это и судьба Набокова. Ведь на "Лолиту" также набросились и за антиамериканизм, и за нарушение норм морали. В творческой сути своей это скорее писатели-антиподы. Подчеркнутый аристократизм Набокова, его строгий, классический язык, холодная чопорная стилистика не имеют ничего общего с "грязным реализмом" Эдуарда Лимонова. Здесь ближе сравнение американским критиком Джоном Оксы прозы Лимонова с такими писателями, как Чарльз Буковски и Хуберт Сэбли, с чем согласен и сам Лимонов. "Под "грязным реализмом" же следует понимать жестокий творческий метод, не обходящий молчанием и самые, казалось бы, низменные или неприятные проявления человека. Герой Буковски - писатель-алкоголик, антигерои-герои Сэбли - обитатели дна общества: наркоманы, хулиганы, бродяги. В известном смысле "грязный реализм" - это оживленная горьковская традиция "жестокого реализма".

Поразило, когда Олег Ефремов запретил имя Максима Горького, унизив сразу двух великих русских писателей: и Чехова, и Горького, - побивая одного другим. То запрещали Булгакова и Гумилева, теперь - Горького и Маяковского. Поразительно, что запрещают, по сути, одни и те же люди из чистенького советско-буржуазного истеблишмента. Что Андрей Жданов, что Олег Ефремов - одни и те же запретители русской литературы, с которыми борется всю жизнь Эдуард Лимонов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России

В своей истории Россия пережила немало вооруженных конфликтов, но именно в ХХ столетии возникает массовый социально-психологический феномен «человека воюющего». О том, как это явление отразилось в народном сознании и повлияло на судьбу нескольких поколений наших соотечественников, рассказывает эта книга. Главная ее тема — человек в экстремальных условиях войны, его мысли, чувства, поведение. Психология боя и солдатский фатализм; героический порыв и паника; особенности фронтового быта; взаимоотношения рядового и офицерского состава; взаимодействие и соперничество родов войск; роль идеологии и пропаганды; символы и мифы войны; солдатские суеверия; формирование и эволюция образа врага; феномен участия женщин в боевых действиях, — вот далеко не полный перечень проблем, которые впервые в исторической литературе раскрываются на примере всех внешних войн нашей страны в ХХ веке — от русско-японской до Афганской.Книга основана на редких архивных документах, письмах, дневниках, воспоминаниях участников войн и материалах «устной истории». Она будет интересна не только специалистам, но и всем, кому небезразлична история Отечества.* * *Книга содержит таблицы. Рекомендуется использовать читалки, поддерживающие их отображение: CoolReader 2 и 3, AlReader.

Елена Спартаковна Сенявская

Военная история / История / Образование и наука