Консервативный вызов русской культуры - Русский лик

В. Л. Во-первых, я считаю, есть совестный и бессовестный подход. Может, они нас упрекают, что мы - бессовестные, но я считаю так. Я считаю, что у нас совестный подход к литературе. У них в основе литературы равнодушие, чистая эстетика, пусть хоть все вымирают кругом. У них отстраненность от народа и любовь к подачкам государства и всяких меценатов. Мы попели - а ты плати. И все. Их не мучает состояние своего народа, что они и не скрывают. Они способны упрекать свой народ: мол, сами виноваты, рабы и лентяи потому что. Они уже забыли, откуда они сами. Они потеряли свою родову, равнодушны к ее боли. Потому и отношения строят на другой основе. Мы строим отношения на духовной близости. А они - на расчете. Мы - самые разные, тут ты прав, наш Союз писателей куда шире даже политически, чем их пен-клубы, но наши отношения строятся на совестности литературы, на сопереживании народу. Пусть ведем разный образ жизни по отношению к литературе, это неважно. Мы стараемся своими книгами влиять на людей, изменить ситуацию. Те, наши бывшие сотоварищи, замкнулись на своих прихотях, на эгоцентризме. Может, они и рады, что часть народа вымрет.

Наша разница - в отношении к народу. Я считаю, что русский народ великий народ. И это так и есть. Ленивый народ не выдержал бы столько лет жизни в экстремальных обстоятельствах. Особенно в северной стране. Ленивый народ вымер бы давно. А наши оппоненты считают наш народ варварским, ленивым, спившимся, бездарным, жалким. Им нужен какой-то другой народ. Вот и ездят по миру, только сами-то никому не нужны. Их признают, пока они живут в России.

Вот это и есть наши главные различия в подходе в литературе: совестность и отношение к народу. А изоляционизма, в чем упрекает Маканин, у нас никогда не было. Происходит смешение идей, мыслей и чувств всех народов. Абсолютный железный занавес невозможен. Это видно даже по культуре 20-х, 30-х или 50-х годов во всем мире. Независимо от нашей воли, хотим мы или нет, мы всегда будем обмениваться культурными идеями. Другое дело, что наши оппоненты вечно завидуют западному миру, поклоняются ему, ниспровергая собственную национальную культуру.

Они - глубоко плотские люди, завидуют ведь не духовной культуре, а материальному миру. Они свою жизнь соизмеряют мягкостью стула и блюдами на столе. Потому и литература у них, как правило, плотская. Не вольная, не свободомыслящая, а плотская. И измерения формы литературной тоже плотские. Они не понимают душу своего народа.

Европа давно уже утеряла свою народную национальную культуру, вот они и выстраивают эрзац-культуру. А что нам за ними спешить? Они, при всей свободе, потеряли веру в Бога. А мы - нет. Они цыплята в чужом гнезде, которых чужая мама кормит.

В. Б. Ну а почему тогда при нашем живом народе произошла такая разрушительная перестройка?

В. Л. Это проблема бесконечная. Еще на две беседы. А если коротко... Все партийные слои в 80-е годы были проникнуты духом распада и неверия. В идею мало кто верил. Поэтому хватило кучки реформаторов во главе с Горбачевым, поддержки Запада - и казалось бы мощная держава так легко рухнула. Народ в эти игры не играл. Он ждал перемен, но созидательных, он ждал национального возрождения. Русское сознание начинало проникать во все поры общества. Неслышимые заветы, которые витали где-то в небесах, проникали уже в души партийцев. Марксистская пирамида была изъедена русским сознанием и должна была неизбежно перерастать в русское государственное тело. Компартия перерождалась в русскую национальную партию. Как, между прочим, и в Китае. Все готовилось к национальным реформам. Мы могли мощным реформированным национальным государством войти в ХХI век. Но наверху оказалась денационализированная коррумпированная партэлита. И на Россию набросилась новая чума. Чума изнутри. Народ оказался не готов к ее нашествию.

В. Б. А какая власть нужна России?