Консьерж

— Определенно, живность — это не твое.

Он продолжал изучать кухню. Посмотрел на фотографию Кортни Кокс, открыл холодильник. Свежие фрукты, овощи и зелень, нежирные сыры, напитки без сахара, упаковка ветчины с пониженным содержанием соли… Кроме полупустой баночки шоколадного крема, которая стояла далеко, за обезжиренными йогуртами, ничего вредного или жирного в холодильнике не было.

«Здоровая пища… Чем ты больше озабочена? Здоровьем или фигурой?»

В 00:20 он перешел к изучению ванной комнаты. Несмотря на сильную усталость и возможность поспать всего несколько часов, Киллиан был полон энтузиазма и не хотел упускать никакую возможность узнать что-то новое о Кларе.

Он снова осмотрел баночки с кремами, пока чистил зубы своей пастой и щеткой Клары, и наконец в шкафчике на стене, в домашней аптечке, обнаружил таблетки для похудения, избавляющие от чувства голода.

«Точно… Ты боишься поправиться…»

Киллиан помочился в унитаз и вышел из ванной.

Он разделся с чувством, что эта ночь — особенно удачная, что их связь становится крепче, что он изучил девушку очень близко. Ему хотелось поделиться с Кларой своей радостью, своими планами.

— Когда ты училась в школе, тебе нравилась история, Клара? Или точные науки?

Он снял футболку.

— Я любил и то и другое и был очень прилежным учеником. Математику — потому что там порядок, все четко. А историю — потому что ничего не меняется, люди остаются такими же.

Он убедился, что его тело ничем не пахнет. Дезодорант дорого стоил, но оправдывал затраты.

— Людовик Четырнадцатый, Король-солнце, меня восхищал больше всех. И он похож на нас с тобой, знаешь? В его правлении было два этапа, очень разных: один злой и кровавый, а второй — мирный, благородный…

Киллиан снял штаны.

— Два этапа, которые повлияли на страну, на весь континент, на жизнь миллионов людей. А знаешь, почему он так резко изменился?

Он провел рукой по бедру девушки.

— Свищ, Клара, фистула, не больше и не меньше. Все изменилось, когда врачи короля избавили его от маленького свища прямой кишки, который осложнял ему жизнь. Все изменилось настолько серьезно, что некоторые историки делят его правление на «ante fistulam» и «post fistulam»…

Киллиан лег рядом с девушкой, обнял ее.

— Я люблю историю, потому что она учит нас жизни, Клара. То, что произошло с Людовиком, учит нас, что наше счастье или горе определяют самые маленькие детали. Поверь, я в этом кое-что понимаю, у меня есть опыт… Он прижался к Кларе и продолжал шептать ей на ухо: — Теперь я хорошо понял, что с тобой сделаю, Клара. Мы начнем с мелочей…

Он гладил ее неподвижное тело.

— Я буду твоим свищом, Клара, маленьким болезненным свищом.

Киллиан закрыл глаза.

6

Он проснулся мгновенно, услышав монотонный писк будильника в наручных часах. Клара крепко спала рядом.

Полностью обнаженный, он отключил сигнал, и комната снова погрузилась в тишину. Клара дышала ртом, как всегда. Полное спокойствие. Никаких причин для волнения. Он перевернулся на спину и стал ждать утреннего приступа, пытаясь контролировать свое состояние, делая глубокие вдохи и медленные выдохи. Это помогло. Он чувствовал сильную усталость и в то же время уверенность. Даже не нужно было подробно вспоминать прошедшую ночь, чтобы понимать, что в отношениях с Кларой произошел прогресс. Сегодняшний приступ он перенес легко.

Через пять минут он поднялся; сознание было спокойным, без исступления, в которое обычно ввергали его панические атаки. Его одежда валялась на полу, смятые трусы лежали у изножья кровати. Киллиан спокойно оделся и убедился, что не оставил никаких улик, ни одного волоска. Он разгладил постель со своей стороны и на всякий случай прошелся по ней дезодорантом. Потом проверил, что разрез в матрасе надежно зашит. Полный порядок.

В 4:10 он вышел из квартиры Клары в надежде, что не зря пожертвовал тридцатью минутами сна. Он приложил ухо к двери квартиры 8Б и ничего не услышал; через глазок просачивался слабый свет. Урсула еще спала. Ранний подъем себя оправдал.

Но не только это изменилось в утреннем распорядке Киллиана. Он вошел в лифт и нажал кнопку нижнего этажа.

В 4:14, постоянно поглядывая на часы, чтобы контролировать длительность своих действий, он вышел в вестибюль. Было очень тихо и пустынно — и в здании, и на улице. Он открыл шкаф с инвентарем для уборки и взял метлу, которой обычно подметал тротуар.

На крышу он поднялся в 4:19, и впервые холод не был невыносим, потому что Киллиан надел верхнюю одежду и уличную обувь. Зачастую утреннее отчаяние и паника были столь сильны, что заставляли его подняться на крышу без промедления, и он даже не успевал накинуть куртку, но сейчас он подумал, что дальше (если он останется жив) нужно будет хотя бы нормально обуваться по утрам. Когда ноги не мерзли, было гораздо легче думать.

Как происходило каждое утро, он подошел к перилам ограды и нашел глазами красную машину. Прочертив воображаемую вертикаль, он бросил метлу на пол и задумался.