Конспект

— Спасибо. Рад бы, да не смогу. Работаю, учусь, вернее — пытаюсь учиться, дома тяну хозяйство — мама совсем потерялась, все из рук валится.

— А сестра? — спрашиваю я.

— Старается бывать почаще, чем может — помогает, но она работает, у нее семья, живет далеко, трамвай на нашу гору то ходит, то не ходит... Она хотела маму забрать к себе, а мама не хочет уходить из дому: не теряет надежды, что отец вернется, толкует, что он ни в чем не виноват, его отпустят, а ее нет дома. И еще гонит меня в Москву, к Петровскому, как будто Петровский теперь может чем-нибудь помочь. Извините, расплакался я у вас тут, а теперь у всех своих бед и забот хватает.

— Не говорите так! — воскликнула Лиза. — Вы же нам не чужой.

Провожал Пексу. Мы бродили, не замечая где, — нам было все равно где бродить. Пекса сказал, что хочет договориться с сестрой, чтобы она несколько дней пожила с мамой, а он поживет у нее под видом поездки в Москву.

— Да неужели мама не понимает, что никакая поездка не поможет?

— Не понимает. Говорит, что надо использовать любую возможность и упрекает меня в отсутствии совести: отец за меня хлопотал, а я за него похлопотать не хочу. Не могу же я сказать ей, что отца нет в живых.

— Как нет в живых?! Ты же говорил — десять лет.

— Без права переписки. А это значит — или погиб под пытками, или расстрелян.

— Откуда ты знаешь?

— Слухами земля полнится, а слухи — упорные. Да так оно, конечно, и есть — зачем без права переписки? Секрет для дураков.

— Пекса, а тебя пытали?

— Пытать не пытали, так били.

— За что? Что они от тебя хотели?

— Да ничего не хотели. Били за оскорбление вождя.

— Это за то, что ты тогда на морозе крикнул?

— Не только. За анекдоты, шутки, высказывания. По доносу Копылова.

— Откуда ты знаешь?!

— Да ведь все это я говорил только у них дома. Не Токочка же донес! Знаешь, первое, что я сделал, когда меня выпустили, — пошел к Токочке на работу, предупредить, чтобы он не ходил к Копыловым. Да опоздал: Токочка там не работал, и я понял, что и его арестовали. Не знаешь его судьбу?

Рассказал что знал. Пекса поинтересовался Птицоидой. Рассказал, как встретила меня его мама, и о своих предположениях — почему она ко мне так стала относиться. Пекса переспрашивал подробности, а потом сказал:

— Ты ошибаешься. Сужу по себе. Я все не решался к вам зайти — не хотел компрометировать своим знакомством...

— Пекса, да как ты мог подумать?!

— Подожди! Тебя и так уже из института выгоняли. Да подожди ты! Я не сомневаюсь в очень хорошем отношении ко мне твоей семьи. Но в этом деле ведь контакты со мной на самом деле могут здорово подвести. Такая теперь жизнь. Боюсь, как бы и в семье Птицоиды не случилось чего-нибудь такого, что и они боятся навредить тебе своими контактами. Они же порядочные люди. Ты больше не делал попыток встретиться с Птицоидой?

— Нет. Только когда возвращаюсь домой, так хочется услышать, что приходил Птицоида.

— Это другое дело. Ну, прощай, Гарилоида!

— Прощай?

— До лучших времен, если только доживем.

На другой день, когда Сережа сидел один над бумагами, я спросил его — правда ли, что приговор без права переписки означает смерть.

— Так говорят. А Пекса об этом знает?

— Знает. А мать не знает и гонит Пексу в Москву.

Сережа взялся за голову и издал странный звук, что-то среднее между стоном и рычаньем.

21.

После экзаменов была обмерная практика: обмеряли, и по обмерам вычерчивали памятники архитектуры. Кто выехал в другие города, кто производил обмеры в Харькове. Мне вместе с одним соучеником досталась бывшая церковь харьковского университета. Во время практики Наташа Кунцевич приходила к нам домой, меня не застала и передала просьбу зайти к ним. Оказалось, что после плавания в Арктике приезжает Коля, и его многочисленные харьковские друзья-приятели, которых я никогда не видел, просят, очевидно по рекомендации Наташи, к приезду Коли как-то оформить квартиру Кунцевичей. Я не помню, какое я придумал оформление интерьеров, кажется — никакого, но снаружи к моменту появления Коли над подъездом оказался предлинный плакат «Добро пожаловать в тихую гавань после бурных скитаний», а на наружной стене рядом с дверью была прикреплена мраморная доска от умывальника с надписью золотом (золотистой охрой), сообщающей о том, что в этом доме с такого-то по такое-то время жил будущий великий мореплаватель Николай Алексеевич Кунцевич.

С Гориком мы по-прежнему дружны, с Колей у меня — никаких отношений, ни плохих, ни хороших. Наверное, сказывались большая, чем с Гориком, разница в возрасте, влияние семей, в которых мы росли, разная обстановка в стране, когда мы взрослели, да мало ли что. Но мы считали долгом поддерживать родственные отношения и время от времени встречались, иной раз втроем — Коля, Горик и я. Наши встречи приятны Вере и безразличны Гореловым.