Конспект

— Да ты что! Как же я тогда от них вырвусь? Такое скажешь! Лучше еще выпьем. — Выпили, закусили. — Они, наверное, долго не будут знать, что шантаж со съемкой не получился, а может быть и совсем не узнают — им и в голову не придет такой оборот событий. Это если исходить из твоей теории, а она хорошо обоснована — тут ты прав. Тем временем они убедятся — от меня нет никакой пользы – и отвалятся. А если я скажу о съемке, они тут же придумают что-нибудь другое для запугивания. Вот к чему приведет твое не страх, а совесть.

— Не за страх, а за совесть можно работать по-разному. Можно так стараться, чтобы не знали как от тебя избавиться. Чего ты усмехаешься?

— А ты говорил, что напрасно я их злю. Все дело в том, как избавиться. Вариант первый. Они, наконец, убеждаются, что в том конкретном деле, которым они сейчас занимаются, по причинам, от меня не зависящим, я для них бесполезен. И еще: они видят, что по своим личным качествам я вообще непригоден для их работы. И только. Вот удивительно: я так и веду себя, а только сейчас четко сформулировал эти свои задачи… И вариант второй. Они приходят к выводу: услужливый дурак опаснее врага. Тогда мне крышка. Переигрывать опасно.

— Ух, черт! Ты прав. Я все время стараюсь ставить себя на твое место, и не всегда это удается. А надо бы: я могу оказаться в твоем положении. Ну, что? Не повторить ли нам заказ?

— Нет, Толя. Чувствую, что пьянею — не спал ночь из-за этой съемки.

— Ну, тогда пошли. А на дворе уже вечер. — Он встал. — Ох, ты, черт! И я окосел.

Мы оба хороши, но Толя трезвее и меня провожает. Шли пешком. Легкий морозец, без ветра, облачно. А я на воздухе почему-то не отрезвел, а больше опьянел, плохо понимал и плохо запомнил что говорил Толя. А он уговаривал прийти к нему с портфелем — нужно для какой-то проверки этих гадов, и как-то это объяснял. Решили обсудить этот вопрос на свежую голову. Потом он заговорил об интеллигенции, о том, что из поколения в поколение она утрачивает какие-то хорошие качества и приобретает новые плохие, но и новые ценные, и трудно сказать, каких больше.

— Это как у кого, — сказал я, чувствуя что трезвею.

— Верная мысль. Действительно, как у кого, — подтвердил Толя и заговорил о Марийке: он не сомневается, хотя не имеет никаких сведений, что она — интеллигент в первом поколении, что это хорошо, и он рад, что у меня такая жена, и считает, что мне повезло.

— А тебе не повезло?

— Нет, почему же? Если смотреть на жизнь реально, то все в порядке. А Марийка знает об этих твоих… ну, деятелях?

— Что ты! Конечно, нет. Ни она, ни дома — никто не знает, кроме тебя. Да и тебе я сказал только потому... ну, сам знаешь почему. Все списывается на диплом.

— Ну, и правильно. Я тоже никому не говорю, кроме Виты.

— А как он?

— Да держится хорошо. Стал очень осторожным. Зайти к нам Толя наотрез отказался:

— Да ты что! В таком состоянии? Я проводил его до остановки и дождался трамвая, которым он уехал. Седьмой маршрут.

Пять остановок до института, еще пять до Толи.

18.

Приехал к Толе, как условились, около шести вечера и по его просьбе — с портфелем. В комнате стоял, по-видимому собираясь уходить, молодой человек примерно нашего с Толей возраста. Знакомясь буркнул фамилию, — я расслышал только окончание: шниченко, — сейчас же попрощался и ушел. Проводив его до наружных дверей, Толя сказал:

— Ну, и побледнел ты, когда его увидел. Испугался, что Новиков?

— Ага.

— Всего лишь наш с Витой соученик по техникуму. Мирошниченко. Считает долгом время от времени наносить визиты. Выходит — сдают нервы?

— Это от неожиданности.

— А у меня, кажется, сдают. Появилось ощущение, что за мной следят. Понимаю — глупость это: кто мы с тобой такие, чтобы за нами устраивали слежку? И ничего не могу с собой поделать. Подхожу к дому — смотрю по сторонам. Конечно, — ничего и никого подозрительного, и все равно это дурацкое ощущение не проходит. Наверное, так и начинается мания преследования. Не хватало еще попасть на Сабурку. Вот и хочется убедиться — следят или нет, для этого и потребовался твой портфель. Ты его у меня забудешь, а завтра утром я занесу его тебе в мастерскую. А ты обрадуешься, скажешь что-нибудь вроде: думал, что забыл в трамвае. Понял в чем дело?

— Нет, не понял.

— Ну как же? Сексоты везде понатыканы.

— Кто-кто?

— Сексоты. Секретные сотрудники. Агенты НКВД. Их еще стукачами называют. Неужели не слышал?

— Таких названий? Не слышал.

— Где ты живешь? Ну, ладно. Не может не быть хоть одного такого у вас, градачей... Теперь понял?

Я мычал, стараясь понять.

— Если за нами следят, сексот обязательно доложит, что ты был у меня накануне.

— Толя, что с тобой? Если следят, то доложит. Ну, и что? Мы-то с тобой об этом не узнаем. Неужели ты думаешь, что им интересно, чтобы мы знали о том, что за нами следят? Ну, как мы с тобой узнаем?

— О, Господи! Как же я не сообразил? Это у меня уже что-то с головой... Хотя... Постой, постой!.. А вдруг они тебе доверяют? Тогда есть шанс, что узнаем.

— Ты сам говорил, что они никому не доверяют. И не дай Бог вдруг стали мне доверять — тогда мне крышка: много буду знать.