Конспект

В аптеках стрептоцида нет. Скорей в больницу. Сестра, сидевшая возле отца, молча поднялась и вышла. Папа дышит и тяжело, и редко, реже и реже, глаза полузакрыты, а пальцы делают такие движения, будто сбрасывают пушинки — странная примета агонии…

Узнав о смерти отца, мама сказала:

— Это он за мной приходил, я это чувствую. — Несколько раз повторяла эту фразу, но никто никак на нее не откликнулся.

Идешь на работу, обернешься и видишь городок, прикорнувший у подножия отрогов. Ветра нет, из труб дым идет вверх, но в одном краю он отклоняется вправо, а в другом — влево. Как это может быть? Но в следующие дни видишь ту же картину. Наконец, понимаешь: к городу выходят ущелья, эти места очерчены контуром ближайших гор, да я и так их знаю — там и отклоняются дымы.

Слышим по радио о небывало жестоких морозах. Лютая зима была и при нашествии войск Наполеона. Не поможет ли нам и теперь мороз-воевода? Здесь — небольшой снег, легкий морозец, нет ветра — приятная зимняя погодка, но местные жители жалуются на сильные холода. Пожилая сотрудница говорит:

— Вообще, у нас зиму можно проходить без пальто — в жакете и теплом платке.

Наконец, Марийка получила письма из Сталинграда и Челябинска: все живы и здоровы.

Втроем идем в какой-то клубик на доклад — не помню, как он назван на афише. Это был обзор военных действий во всем мире. На маленькой эстраде — большая карта мира и маленький генерал с большой указкой. Ничего, что мы не знали бы из газет и радио, он не сказал. Хотя бы какие-нибудь интересные подробности! Но и подробности нам знакомы из тех же источников — о героических подвигах наших летчиков, подразделений и бойцов. Перейдя к действиям союзников, генерал сказал:

— Войска союзников высадились на африканском контингенте.

Ну, и оговорочка! — подумал я, но генерал еще не раз назвал Африку контингентом.

Вспомнился генерал из «Поединка» Куприна, и я шепнул Феде:

— Возлежим, как древнеримские греки.

— Видно, русские генералы не изменяются ни при каких режимах, — усмехнувшись, ответил Федя, помолчал и добавил: — Только раньше они не брались за такие доклады.

В двадцатых числах февраля 1942 года получил повестку в военкомат. На медицинской комиссии меня признали годным к строевой службе, и вот я с другими призывниками — в поезде. Хорошо, что в Нальчике Федя.

10.

Мы находимся возле станции Прохладной, получившей статус города, но на город не похожей. Наша воинская часть называется Запасной полк средних минометов. Ночуем в огромной землянке без потолка с лежачими узкими окнами, как в коровнике, и нарами в два яруса, как в местах заключения. Лагеря напоминает и режим: почти полное отсутствие свободного времени и полная изоляция от окружающего мира: никто из нас не бывает за пределами полка и никто из посторонних не бывает у нас. Сон — семь часов. Побудка, зарядка во дворе без рубашек, там же умывание. Церемония раздачи хлеба, разрезанного на примерно равные куски — вид беспроигрышной лотереи – и завтрак из котелка — где присядешь. Занятия до ужина с перерывом на обед: кроме строевых и изучения стрелкового оружия больше всего — возня с минометами. Стволы тяжелые, очень устаю и никогда не думал, что буду рад политзанятиям, — они, кажется, называются политзанятиями: в тепле отдыхаешь от физического переутомления, расслабишься, мысли далеко отсюда, и о чем только ни вспомнишь, как перед сном, но одна забота — только б не заснуть и не получить наряд вне очереди или губу.

Как и раньше, когда просыпаюсь, не могу сразу встать — это у меня не прошло, а вскакивать надо мгновенно. Я боюсь потерять сознание и прошу дневальных будить меня за пять минут до побудки. Но вот дневальный не разбудил, я вскочил, в глазах — вертящиеся круги и, чтобы не упасть, хватаюсь за верхние нары.

— Горелов, чухаешься?! Хочешь наряд вне очереди?

Пронесло — успел встать в строй. Еще раз дневальный не разбудил, и я потерял сознание.

Врач спросил, после чего это меня угораздило и часто ли бывает, и на полдня освободил от занятий. На вечерней поверке слышу:

— Горелов, пять шагов вперед! — И потом: — Дневальным будить Горелова за пять минут до побудки... А то он, как барышня, будет падать в обморок... Гы-гы-гы…

Приятно поразило: в строю никто не засмеялся. Мелькают дни, ничем не отличающиеся друг от друга, разве только тем, что сводят в баню. Мы уже ничего нового не узнаем, и странно, что нас не отправляют на фронт, но об этом никто не говорит и не спрашивает. Кажется, я начинаю тупеть. На меня напали чирьи — один за другим, а то и сразу несколько. С опозданием пришла весна, и так приятно на полевых учениях, под теплым солнышком, на зеленой травке. И вдруг я очнулся в медпункте, а дня через два-три меня с запечатанным пакетом отправляют в госпиталь, находящийся в Нальчике.

Госпиталь — в центре города, недалеко от Аржанковых. В широком коридоре головой к окнам на полу лежат раненые, а у противоположной стены — проход. Не хватало, чтобы еще я их потеснил! Но мне, слава Богу, сразу и охотно разрешили ночевать дома, а здесь проходить курс лечения.