Конспект

Были и другие – не знаю, как лучше сказать, — то ли новости, то ли возвращения к старому, давно забытому, но, как ни называй, все они ничуть не затрагивали основ нашего общества, сохраняя в неприкосновенности господство партии, абсолютную власть Сталина, их идеологические догмы и их репрессивный аппарат. Тогда зачем все эти нововведения? А это Сталин прихорашивается перед союзниками и еще извлекает выгоду из восстановления церкви: она уже собрала деньги на эскадрилью «Александр Невский». Уверен, что так оно и есть, и другого ответа не ищу.

Очень приятно было услышать новость, пришедшую из Соединенных Штатов Америки: всемирно известный композитор и пианист, живущий в Калифорнии, белоэмигрант Рахманинов пожертвовал советскому правительству для нашей победы забыл какую, но огромную сумму. Конечно, белоэмигрантом теперь его не называли.

Очередные новости из Кремля взволновали: они касаются меня и могут сыграть большую роль в моей жизни. Но могут и не сыграть, потому как мало что зависит от меня. При совнаркомах союзных и автономных республик создаются управления, а при исполкомах областных советов — отделы по делам архитектуры. Создается институт главных архитекторов с их управлениями в столицах, областных центрах и мало-мальски значительных промышленных городах. На эту многоступенчатую структуру государственных органов возложены руководство восстановлением городов и ответственность за качество их застройки. Газеты опубликовали письмо Калинина архитекторам — призыв сделать наши города более здоровыми, более удобными для жизни и более красивыми, чем они были до войны. Кажется, в письме упоминалась и наша ответственность перед будущими поколениями.

ОКС занимается ремонтами. В проектном бюро работы почти нет. Гуляшов рисует эскизы табуретки и показывает их мне.

— Посмотрите на эту пару.

На первый взгляд они одинаковы, присмотришься — на одном рисунке табуретка красивая, на другом — некрасивая, и дело в пропорции ножек: чуть тоньше, чуть толще.

— Лишнее доказательство как важны пропорции в нашем деле, — говорю я. — И удивительно, что некоторые архитекторы не придают большого значения пропорциям.

— Они может быть и рады придать значение, да только у них не развито чувство пропорции, а без него какая уж там архитектура!

— Алексей Николаевич, вы, наверное, уже сидите на чемоданах?

— Какой вы быстрый! Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Пока будет создана вся эта бюрократическая структура, пройдет не один месяц. А начнут создавать ее, конечно, с верхних звеньев, и когда еще дойдет очередь до отдельных городов! Но в горисполком свой я теперь напишу — попрошу, чтобы они ходатайствовали перед Управлением по делам архитектуры при нашем Совнаркоме, чтобы меня отозвали на прежнюю работу. Надеюсь, что Управление по делам архитектуры не будет, как Табулевич, просить нашего директора, чтобы он меня откомандировал — это не путь комплектации кадров.

Хорошо Гуляшову: он уверен, что, раньше или позже, его отзовут, и может спокойно ждать когда это произойдет.

— Алексей Николаевич? А что мне делать?

— Как что? Писать в то же Управление по делам архитектуры. Вы работаете не по специальности — разве это не причина для отзыва? У вас в Харькове кто-нибудь найдется, кто проследит и сообщит когда появится на свет Божий это управление?

— Найдется. — Я, конечно, имел в виду Сережу.

— Вот и прекрасно. И мне тогда скажите.

Работы нет, и я, не таясь, читаю газеты, обсуждаю новости, пишу письма и с трудом отрываюсь от «Гроздей гнева» Стейнбека — не помню, у кого взял почитать, но меня чем дальше, тем больше разбирает злость: делать здесь нечего, зачем же меня удерживать? Сказать об этом директору? Но он нарочно придумает какую-нибудь ненужную работу, а то еще, чего доброго, скажет кому-то там: вот у архитектора сейчас нет работы, пусть займется наглядной агитацией. Трудно придумать для меня что-нибудь более противное. Нет, уж лучше продолжу свои противные игры с директором. В приемные дни я терпеливо дожидаюсь своей очереди, и каждый раз снова поднимаю вопрос о моем откомандировании. В первый раз видно было, что директор с трудом себя сдерживал.

— Я же сказал, что говорить об этом больше не буду! Других вопросов нет? Ну, и до свидания.

— До следующего раза, — отвечаю я улыбаясь. С каждым следующим разом тон директора мягчал.

— Я к вам по тому же вопросу.

Других нет? Тогда до свидания, — говорил он и улыбался. Потом при каждом таком, — очень коротком, — разговоре он несколько секунд смотрел на меня внимательно, задумчиво, может быть — испытывающе и, мне казалось, даже грустно.