Конспект

Поезд прибыл в третьем часу ночи на вокзал Харьков-пассажирский, который по-старому называют Южный. Здание вокзала и переходы к путям в галереях по второму этажу разрушены. Лежит снег, но если и есть мороз, то небольшой: рука без перчатки, несущая сколоченный в ОКС’е деревянный чемодан, не мерзнет. Трамвайные пути расчищены, и в тусклом свете редких фонарей... Затемнения нет!.. В тусклом свете фонарей поблескивают рельсы. Значит, трамваи ходят, не сейчас, конечно, а когда им положено. Еще бы: полгода после освобождения. Никто меня не останавливает, значит — нет комендантского часа. Еще бы: фронт давно за Днепром. Могу пройти домой с закрытыми глазами, надо только время от времени их открывать, чтобы не пропустить поворот. А поворотов... сейчас посчитаю... восемь. Совсем недалеко. Но я иду с широко раскрытыми глазами. Каждый большой дом сожжен — стоит его остов, как скелет вместо живого человека. А бомбы не разбирали какой дом — большой или маленький. Снег шел недавно: он потемнел на мостовых и тротуарах и ярко белеет на развалинах и крышах. Третий поворот на Дмитриевскую улицу. Она цела, цел и дом, в котором жила Клара, а моста через Лопань нет. Неужели придется идти в обход, через центр? Но глаза привыкают к темноте, и я вижу над самой водой деревянные кладки. За речкой слева — сквер, справа — сожженный двухэтажный дом «Капля молока» — так и не удосужился узнать, почему он так называется, — а потом пошли одноэтажные домишки, и все целые. Ноги сами идут скорей и скорей. Вот Екатерининская улица, вот фабрика кинохроники в единоверческой церкви, вот короткий переулок, где когда-то, мне показалось, стоит «черный ворон». На Сирохинской тихо и пусто. Ставлю чемоданы под окно спальни Юровских и закуриваю. Подхожу к калитке, осторожно, чтоб не звякнуть, нажимаю на щеколду — калитка заперта. По привычке чуть не полез в карман за ключом. Докурил. Затоптал окурок, вернулся к чемодану, перевел дух и постучал в окно. Почти сразу зажегся свет, поднялась штора, открылась форточка, и я услышал Сережин голос: — Кто там?

ЧАСТЬ VII.

1.

— Садись на свое место, — сказала Лиза, когда я со всеми перездоровался. — Сколько это мы не виделись?

— Два с половиной года, — ответила Галя. — Петя с Марийкой уехали четвертого сентября сорок первого года.

— Как в справочном бюро, — сказала Нина и засмеялась.

— Два с половиной года? – переспросил Сережа. — Как время летит!

— Два с половиной года? — переспросила Лиза. — А мне кажется куда больше.

— И мне тоже, по крайней мере, лет... — начала, было, Нина. — Да ладно! Ну, рассказывай.

Приятно сесть на стул у окна, на котором сидел с первых лет жизни в этой семье, — сначала, но недолго, на него клали толстую книгу. Приятно смотреть, как все рассаживались: против меня на своем месте Сережа, рядом с ним — Нина, за ней — Клава, в торце стола, против зеркала, как всегда, Лиза, Галя — рядом со мной. Они, улыбаясь, смотрели на меня, а я, улыбаясь, все переводил взгляд с одного на другого. А постоянное место отца, когда он здесь жил, было то, на котором сидит Клава. Почему-то подумалось: следующая по возрасту. Горик всегда садился рядом со мной, но тогда раздвигали стол, и я вдруг потом увидел его и сидящих за ним, огорченных, озабоченных или радостных, но почти всегда оживленных. Спохватился оттого, что наступила тишина, и увидел, что у Сережи и Клавы лица окаменели, а Лиза, Нина и Галя тихо плачут.

— Я думаю, ложиться уже не будем? — нарушил тишину Сережа.

— Какой там сон! — вытирая глаза и сморкаясь, сказала Нина. Вытирали глаза и сморкались Лиза, Галя и Клава.

— Ну, тогда вскипятим чайник? — предложил Сережа. Нина вышла, вернулась с чайником и включила его в штепсельную розетку.

— Дело долгое, — сказала Лиза.

— Ничего, спешить некуда. На работу еще рано, — сказала Клава.

— Но тогда надо и к чаю! — сказал я и переложил сухой паек из чемодана на стол.

— Это вас так кормили? — удивленно спросила Лиза.

— Так кормили не нас, а наше начальство. Это мне повезло, что в дорогу получил такой паек.

— С барского стола, — сказала Клава.

— Совершенно верно.

— Подачка, — сказала Клава.

— Американские консервы, — рассматривая большую банку, сказал Сережа. — Мы о таких только слышали.

— У нас перловка в такой банке, — сказала Галя.

— Да таких пустых банок на базаре сколько угодно, — сказал Сережа.

— В них удобно крупы держать, — сказала Лиза.

— На базаре есть и с консервами, — сказала Клава. — Я видела.

— Да, но попробуй купить! — сказал Сережа.

— Мы об этих консервах тоже только слышали и даже пустых банок не видели, — сказал я. — Они идут армии.

— И начальству, — добавил Сережа.

— Не без этого, конечно. Нет, не подачка, — обратился я к Клаве, — а плата за услугу. Натурой.

— Ну, расскажи, — почти одновременно сказали Клава и Нина.

— Сухой паек мне, вообще, полагается, но не такой, конечно, и, может быть, не на столько дней. А тут директор завода попросил меня отнести здесь, в Харькове, его письмо по адресу.

— Не хотел, чтобы цензура читала, — сказал Сережа.