Конспект

Конец главной улицы — самая обыкновенная окраина: булыжная мостовая, где только по одну сторону бульвара домики с отцветшими абрикосами и черешней и уже осыпающимися цветами вишни, водоразборные колонки, утрамбованная зола у заборов вместо тротуаров... Эти окраинные кварталы вдруг останавливаются, как по команде, на одной линии перед огромным пустырем, засаженным огородами и кукурузой, спускающимся в широкую и глубокую балку Ласкаву. По ее крутому противоположному склону белыми пятнами разбросаны хаты села Успеновка, уже давно включенного в черту города Червоноказачинска. На обоих склонах балки раскинулся поселок Ласкавый. Видны разделенные улицами прямоугольники и вкрапленные в них серые и красные пятна крыш индивидуальных домиков. Поселок тянется по балке к ее верховью, и нет ему конца-края. Его поперек разрезает железнодорожная насыпь, за которой возвышается остов сожженной школы. А над поселком, на всем его протяжении, по всему горизонту — силуэты металлургических заводов, и даже отсюда видно, что заводы мертвые. Главная улица, как из дула, выстреливает булыжное шоссе, и там, где склон становится чересчур крутым, оно резко поворачивает вдоль балки вниз, к Днепру. Возле разрушенного трамвайного парка шоссе, — уже в сопровождении трамвайных путей, — еще раз поворачивает в широкое устье балки, пересекает его и в глубокой выемке серпантином врезается в Успеновскую гору. Андрей Дмитриевич еще до моего приезда успел побывать в тех краях и говорит, что Успеновская гора господствует над окрестностями, Успеновка — очень большое село, над Днепром тянется километров десять, а за ним, у поворота Днепра, находится хорошо известный Пятый поселок или Соцгород.

— По литературе вы с ним, конечно, знакомы, и хотя сейчас там нет ни одного уцелевшего дома, посмотреть его очень стоит.

В конце тридцатых годов макет этого небольшого города или большого поселка, — кварталов двадцать, — демонстрировался на международной выставке и, кажется, получил премию. Его фотографии появлялись в нашей прессе и вызвали у нас, студентов и архитекторов института, много разговоров. Нас поразило, что проект, отразивший новаторские идеи двадцатых - начала тридцатых годов — функционализм, конструктивизм, — осужденные Центральным комитетом партии как идеологическая диверсия буржуазии, запрещенные и преследуемые, вдруг демонстрируются за границей и у нас. Мы спрашивали руководителей наших проектов — как это понять? Они пожимали плечами и разводили руками. Мы спрашивали — не поворот ли это в отношении к архитектуре — может быть и нам можно так работать, а в ответ слышали:

— Нет, нет! Что вы! Ничего не изменилось, только освоение классического наследия.

Геня Журавлевский сообщил нам то, что слышал от своего руководителя:

— Этот проект разрабатывался еще до постановления ЦК, а показали его теперь, наверное, по каким-нибудь конъюнктурным соображениям, может быть продемонстрировать: вот, дескать, какие у нас города строятся!

У нас, студентов, отношение к проекту, как в большинстве случаев, было разное: кому нравился, кому — нет, кому-то, — и мне, — что-то в нем нравилось, что-то не нравилось. Мне нравился функциональный подход в планировке кварталов — обеспечение наилучшей ориентации квартир по сторонам света – и очень не нравилось конкретное решение: длинные строчки одинаковых домов сквозь нескольких кварталов с такими же длиннющими разрывами между этими строчками — есть где разгуляться ветру. Мне понравились дома в духе конструктивизма — без карнизов, наличия других традиционных деталей – когда их пропорции проемов приятны, и очень не нравились — противно смотреть, — когда эти пропорции и пропорциями не назовешь. В целом проект был очень интересен как этап в поисках новых решений взамен устаревших.

13.

Майское воскресное уже не раннее утро. Стою на Успеновской горе. Она, как и полагается горе, действительно господствует над окрестностями, но Днепр под Успеновской не виден, только степные дали за Днепром в дымке поднимающегося марева. Днепр появляется у старого города и, повернув у пристани куда-то вдаль, поблескивает под солнцем в темных каемках лесных берегов. Приятно в бескрайней знойной степи хоть издали увидеть лес и воду. Подо мной на склоне горы белеет массивная церковь, и даже издали видно, что построена она в первой половине, а может быть и в первой четверти прошлого столетия. Спускаюсь к ней, перебираюсь через глубокую выемку с крутыми склонами, в которой проложены шоссе и трамвайные пути. Трава растет между шпалами и пробивается между булыжниками. Очарованный, долго стою возле церкви: отсюда виден Днепр на огромном расстоянии — от поворота у пристани до горизонта. Значит, и с судов, выплывающих из-за горизонта, видно как все время впереди маячит и долго-долго приближается эта церковь. Умели выбирать места для церквей! И раскрывающийся от нее вид на Днепр по силе воздействия не уступает видам на заднепровские дали со знаменитых киевских склонов и на долину Ворсклы в Полтаве.