Конспект

Мы с Леной наскребли восемьдесят рублей, немного заняв у Веры. Хватит с него!

Снова идем в кабинку. Начинается та же процедура, но я молча сую ему в руку деньги. Подберезкин, не считая, кладет их в карман.

– Так бы и давно. А то ходите-ходите… Завтра будет готово.

На другой день он в кабине помогает мне надеть пальто.

– Ну, как?

Смотрю в зеркало: сидит хорошо, и вид как-будто приличный.

– Очень хорошо. Спасибо.

– Сколько вы мне дали?

Ах, черт бы его побрал!

– Восемьдесят.

– Я же за такой срок столько не беру. Нате вам половину назад, и носите на здоровье.

На работе – затишье: работы у меня хватает, но вся она – так называемая текущая, без проблем. Занимаюсь тем же, что и раньше, но вспомнить нечего. Евстафьев научил меня правильно оформлять решения горисполкома, схемы отводимых под застройку участков с указаниями – как переносить их границы в натуру, составлять архитектурно-планировочные задания на проектирование, о которых я понятия не имел, и другим нехитрым премудростям архитектурно-административной деятельности. Сначала проверял каждую работу, вскоре перестал и доверил мне проверку работ Веры и Лены, но, в отличие от Сабурова, в любое время знал, чем я занимаюсь. У Сабурова всегда находилась какая-нибудь работа по области, у Евстафьева ее почти не было. Сужу по тому, что все письма, по Запорожью ли, по области, он поручал мне, сам не писал. На работе не задерживался, не требовал этого от нас, и когда мне приходилось оставаться после конца рабочего дня, я был один. В тишине работалось лучше, все, что посложнее, стал откладывать на это время, и постепенно у меня выработалась привычка к такому режиму. Однажды, собравшись куда-то, улыбаясь и одеваясь, Евстафьев сказал:

– Хороший начальник должен так поставить дело, чтобы в любое время мог пойти погулять по городу.

Приехала его жена. Им негде жить, и они на какое-то время поселились в нашей с Леной комнате. Жена Евстафьева, Любовь Ивановна, Любочка, намного моложе его, миловидная, скромная, доброжелательная, работала секретаршей в том же учреждении, что и Евстафьев. Жили у нас недолго – Евстафьев получил квартиру. Три комнаты, в центре, на главной улице. Удобства – во дворе, но, чтобы туда попасть, надо обогнуть соседний дом с аптекой и с другой улицы войти во двор. Детей у них нет, Любочка не работает, а я про себя удивляюсь: неужели закон военного времени об обязательной трудовой повинности на жен начальства не распространяется?

Евстафьев ни разу не задал ни одного вопроса о нашей работе с Сабуровым – значит, Сабуров его хорошо проинформировал. Глухой осенью или в начале зимы (здесь ноябрь и декабрь редко различаются) я сказал Евстафьеву:

– До сих пор никаких известий ни из Киева, ни из Гипрограда.

– А какие известия вы ждете?

– О правобережном варианте.

– Привезут схему генплана – тогда и узнаем. Ведь повлиять на решение этого вопроса мы не можем.

– А не знаете – как с расширением проезжей части на плотине?

– И об этом узнаем в свое время.

Хорошо, если это выдержка. Если нежелание делиться информацией – черт с ним! А если равнодушие? О расширении проезжей части спросил у Беловола.

– Хорошо, что напомнили. Там этот вопрос застрял. Сегодня же поговорю со Скрябиным. А о правобережном варианте ничего не слышно? Вы не собираетесь съездить в Харьков или Киев?

– Евстафьев сказал: повлиять на решение этого вопроса мы не можем, привезут схему генплана – тогда и узнаем.

– Вот как! Логика, конечно, в этом есть… Были бы вы главным архитектором города – я бы уже давно отправил вас в командировку!

Изредка наведывается Орлов. Обсуждая что-либо с Евстафьевым, Орлов приглашает и меня принять участие. По окончании одного такого обсуждения спрашиваю:

– Георгий Михайлович, у вас ничего не слышно о расширении проезжей части на плотине?

– Ничего. А у вас что-нибудь слышно? Вы что-нибудь предпринимали?

– В августе получили в Гипрограде проектный поперечный профиль и передали его по начальству.

– Ну, а начальство?

– Не знаю. Я туда не вхож.

– Евгений Георгиевич, вы-то вхожи.

– Я, конечно, с руководством встречаюсь, но, знаете, не все сразу.

– С этим делом надо поторопиться, а то опоздаете. Павел Андреевич, у вас есть этот поперечник? Можно его посмотреть?

Достал синьку поперечника – архивный экземпляр.

– Может быть… Может быть... – говорит Орлов. – Вполне осуществимо. Я говорю о технической стороне вопроса. Не дадите ли мне экземпляр?

– Это последний. Но есть калька. Наверное, у вас не трудно отпечатать с нее светокопии.

– Никаких затруднений. И можно и для вас отпечатать… Ни штампа, ни подписи, – говорит Орлов, глядя на кальку.

– Это я выпросил на всякий случай, но это – точная копия.

– Ну, и молодчина. Так я ее возьму и верну со светокопиями. Сколько вам экземпляров?

После ухода Орлова Евстафьев сказал:

– Без моего разрешения никакой материал никому не давайте.

– А вы не дали бы Орлову поперечник?

– Дал бы или не дал – это другой вопрос. Вы меня поняли?

– Прекрасно понял. Но сейчас вы стреляете мимо цели.

– То есть как это – мимо цели?

– А так. Это калька не областного отдела.

– А чья?