Конспект

Норма хлеба рабочим — от 600 грамм до килограмма, в зависимости от характера работы и ведомства — в тяжелой промышленности больше, в легкой — меньше. Служащие получают по 400 грамм, иждивенцы, в том числе дети, – по 200. Дома хлеба недостает, и каждый из нас на завтрак, обед и ужин получает одинаковую порцию. Нина, приезжая помогать Лизе кроить и шить, привозит с собой кусочек хлеба. На продовольственных карточках — талоны с надписями: мясо, рыба, крупа, макаронные изделия, жиры, яйца, сахар, мыло... Получали немного сахара, подсолнечного масла, серых макарон, крупу, почти всегда перловую, и хозяйственное мыло, которое тогда называлось простое. Все это я хорошо помню — и мне приходилось ходить в магазин с хлебными и продуктовыми карточками. Утром и вечером, к чаю или кофе, каждому полагалось по маленькому кусочку сахара. Пили вприкуску, а иногда, как говорила Лиза, — и вприглядку. На предприятиях и стройках ударники получали талоны на мануфактуру, одежду и обувь. У нас дома никто таких талонов не имел. Одно время я ежедневно ездил с судками в милицейскую столовую за обедами с неизменным гуляшом на второе. Обед Лиза делила поровну, а сколько порций я получал — не помню.

Во дворе против дома — большой погреб с двумя отделениями, а над его земляным холмом — сарай, в котором хранились лопаты, грабли, ведра, лейки, поломанная мебель и разный хлам. Над сараем — односкатная крыша, спускающаяся до земли, а между ней и кирпичной оградой соседнего дома узкий проход, поросший травой. В конце прохода лет пять тому назад Сережа вдвоем с плотником соорудили летний душ с большим баком, в котором вода нагревалась солнцем, и мы с удовольствием им пользовались. Теперь в этом проходе Сережа и я устраиваем загон для кроликов, загораживая его с торцов металлической сеткой. Возимся с устройством калитки и кирпичных фундаментов под ней и сеткой, чтобы кролики не могли подкопаться. Сбиваем из досок большие клетки для крольчат с дверьми из той же сетки. Сережа — член общества кролиководов и откуда-то привозит корм, в корм идут и очистки овощей. Мы с ним кормим и поим кроликов, чистим вольер и клетки, разделываем тушки забитых кроликов, иногда сразу три — и для Резниковых, и для Майоровых. А забивать кроликов мне не приходилось, я и не видел, как это делается.

Была большая белая крольчиха особой породы, ожидали крольчат и ее посадили в клетку. Уходя, Сережа поручил мне проследить за ней и вовремя перенести клетку из сарая в кухню-переднюю, чтобы крольчата не померзли. А я, занимаясь, прозевал, и крольчата померзли. Пришел Сережа, и я сразу сказал ему об этом.

— Индюшка! — в сердцах воскликнул Сережа, помрачнел и ушел в свою спальню, потом вышел оттуда и подошел ко мне. — Да не надо расстраиваться! — сказал он. — Если бы все огорчения и неприятности были только такие, какая была бы прекрасная жизнь!

Изъян сказал мне, что в Харькове открылся УФТИ — Украинский физико-технический институт, что там работают над разложением атомного ядра, и я услышал ничего не говорящую мне фамилию руководителя этой работы. Изъян пытался объяснить мне суть проблемы, говорил, что над ней усиленно работают знаменитые физики в Англии, Германии, Дании и других странах.

— Откуда ты это знаешь?

— В этой группе работает мой двоюродный брат.

Изъян пытался заинтересовать этой работой и меня, познакомил с двоюродным братом, который тоже что-то рассказывал, но гораздо толковее Изъяна, я стал понимать значение этой работы и то, что для кого-то она может быть исключительно захватывающей, но меня она не увлекла. Я высказал предположение о возможности использования этого открытия в военных целях.

— Ну что ты! — ответил Изъян. — Говорить об этом — делить шкуру неубитого медведя.