КОНСТАНС, или Одинокие Пути

Потом он говорил исключительно о бюджете, балансовом отчете и распределении средств Красного Креста.

— Мой вояж заинтриговал всех, но на самом деле в нем нет ничего из ряда вон выходящего. У меня есть письма к некоторым людям, и я должен еще заехать в Швецию и Париж. Надеюсь на этой неделе получить соответствующие документы. Однако, пока я веду переговоры с немцами, предлагаю послать наших представителей в неоккупированную зону Франции. Может быть, в Экс? Или в Марсель? Или в Авиньон? Не знаю. Наверно, вам это кажется делом не срочным, но я уверен, что неоккупированной эта зона пробудет недолго; англичанам совсем нетрудно забросить туда своих агентов, так как там намного проще, чем на индустриальном севере, организовать сопротивление немцам. Вам-то известно, каковы французы. Они не станут подчиняться приказам, притом, они совершеннейшие эгоисты, так что рано или поздно возникнет недовольство, и немцы закрутят гайки. Нам нужны там люди, чтобы они наблюдали за поставками и распределением медикаментов между врачами. Не думаю, чтобы немцы отказали нам в этой просьбе, поскольку они не дезавуировали свою подпись под договором и официально нас ниоткуда не прогнали.

Комитет слушал принца в почтительном молчании. Все довольно смутно представляли, что предстоит делать и насколько неодолимы бюджетные проблемы. В Египте как будто все шло хорошо, и даже военные силы оси Берлин — Рим не могли поколебать тайной самонадеянности его правителей.

— Итак? — продолжал принц. — Война продлится года четыре, раньше мир не наступит; и даже я не могу сказать вам, что это будет за мир и на каких условиях! А ведь казалось бы, мне многое известно… но есть определенные границы. Хотите знать больше, обращайтесь к Нострадамусу!

В тот же вечер в консульстве состоялся прием в честь принца, на который был приглашен только Феликс. Констанс надо было заниматься своими делами, а департамент Тоби никогда не фигурировал в списке приглашаемых из-за своей секретности. Принц был в отличной форме.

— Феликс! — вскричал он. — Можно вас так называть, ведь мы с вами старые провансальцы, правильно? Знаете, Феликс, я хотел поговорить с вами откровенно о вашем дяде, о лорде Галене. Боюсь, англичане погорячились с его назначением, ведь его иногда заносит не туда.

Феликс Чатто со стоном воздел руки к потолку.

— Увы, не могу с вами не согласиться. Назначение ужасное. Премьер-министр, наверно, сошел с ума!

Лорд Гален был назначен министром культуры и информации и принял новый пост с величием и свойственной ему изощренной непоследовательностью.

У всех это назначение вызвало изумление. Не то чтобы лорду Галену не хватало культуры — просто у него ее было не больше, чем у любого другого человека, который провел всю жизнь на фондовой бирже; существовали и иные возражения. Тот факт, что он слыл весьма авторитетным членом еврейской общины, мог быть использован нацистской пропагандой — для комментариев насчет культуры государств-членов антифашистской коалиции; более того, это назначение вызвало недовольство и у всех евреев-интеллектуалов, уже втянутых в борьбу с фашистами.

— Кстати, ваш дядя в качестве министра произнес на своей первой пресс-конференции речь, которая была фантастически неуместной.

С этими словами принц встал на цыпочки, раскинул руки, подражая манере публичных выступлений лорда Галена, и произнес, то и дело запинаясь, словно от избытка чувств: «Культура… наше наследие… мы обязаны… сделать все от нас зависящее, чтобы сохранить ее… она бесценна… я хотел сказать, а?» Тут же выйдя из образа, — словно скинув пиджак, — принц поджал губы и недовольно покачал головой.

— Это невозможно. Ему везде аплодируют, но ведь над ним смеются. Напоминает манеру Рамсея Макдонадда[108] в его лучшую пору. Знаете, как он тут до смерти напугал Обри. Бедняга проснулся — и видит лорда Галена на краю своей кровати: руки раскинуты, как крылья орла, и при этом он нараспев твердит: «О, мой милый Обри, первая жертва, понесенная нашей культурой…первый юный писатель, обожженный вражеским огнем… Я награжу вас орденом Британской империи четвертой степени». — Принц и Феликс засмеялись, представив себе, как Блэнфорд просыпается после дневного сна и обнаруживает этот черный призрак культуры в изножий своей кровати. — Я напомнил, что Обри был ранен своими же, — продолжал принц, — и лорд Гален ужасно рассердился. Нет, вряд ли он долго пробудет министром. Ему все-таки не хватает культуры. Вы же знаете, Феликс, я — его старый друг и очень его люблю, так что мне не к лицу злорадствовать. Но он ужасен!