Константин Коровин вспоминает…

За завтраком все время говорили про Италию, о театре - какие оперы ставить. Врубель предлагал «Орфея» Глюка.

После завтрака мы пошли в большую прекрасную мастерскую Саввы Ивановича, которая была в его доме на Садовой.

- Вот вам мастерская, - сказал Савва Иванович Врубелю, - работайте здесь. Вот он не хочет, - показал Савва Иванович на меня, - редко здесь работает. У него и у Антона (так прозван был Серов) там где-то своя нора…

Савва Иванович отдернул тяжелый полог, где в нише стояла статуя Антокольского «Христос», и вопросительно посмотрел на Врубеля.

Врубель как-то равнодушно сказал:

- Это в натуральный рост человека, видно - руки сформованы с натурщика. Как-то неприятно смотреть, это не скульптура…

Савва Иванович удивленно взглянул на меня и спросил Врубеля:

- Вам не нравится?

- Нет, - ответил Врубель. - Это что-то другое - не скульптура, не искусство.

Савва Иванович еще более удивился и сказал:

- А всем нравится…

- Вот и плохо, - заметил Врубель, - что всем…

К Савве Ивановичу кто-то приехал по делу. Расставаясь с нами, он сказал Врубелю:

- Вы приезжайте ко мне всегда, берите мастерскую и работайте. Мне говорил Прахов - ваши работы в Киеве, в Кирилловском соборе - прекрасны[180].

Доругой Врубель сказал мне:

- Я буду писать в мастерской у него большой холст. Я буду писать Демона.

На другой день Врубель перевез свои холсты к Савве Ивановичу.

Вечером, когда я писал декорации для оперы в мастерской на Пречистенке, ко мне в мастерскую пришел сторож из театра Частной оперы Мамонтова и сказал:

- Савва Иванович приказал вам, чтобы сичас в киатр приехали к ему…

Я оделся и поехал со сторожем на извозчике в Газетный переулок, где была Частная опера Мамонтова.

Войдя за кулисы сцены, услышал дивный голос итальянского тенора Децорни: шел «Трубадур».

Увидав меня, Савва Иванович взял меня под руку и повел в ложу на сцене.

- Послушайте, что же это такое? - глаза Саввы Ивановича улыбались. - Что же это Врубель - это же черт знает что такое! Вы видели его картины, которые он привез сегодня ко мне в мастерскую?… Видели?

- Видел, - говорю.

- Что же это такое?… Ужас! Я ничего подобного не видал никогда. И представьте - я ему говорю: «Я не понимаю, что за живопись и живопись ли это». А он мне: «Как, говорит, я рад… Если бы вы понимали и вам бы нравилось, мне было бы очень тяжело…» Подумайте, что же это такое?… В это время ко мне приехал городской голова Рукавишников. Вошел в мастерскую, тоже увидал эти картины и говорит мне: «Что это такое у вас?… Что за странные картины, жуть берет… Я, говорит, знаете ли, даже признаться - забыл, зачем я к вам приехал…» Подумайте!… Я ему говорю: «Это так - проба красок, еще не кончено…»

Я не мог удержаться и рассмеялся. У Саввы Ивановича глаза тоже смеялись.

- Что же, Костенька, вы смеетесь? Странный, странный человек. Знаю: он очень образован, кончил два факультета в Петербурге с золотыми медалями, а вот к слову, - не говорите только, - он спросил у меня пятьсот рублей, на расходы…

- Ну, и что же? - сказал я и опять рассмеялся. - Деньги он отдаст. Врубель человек благородный и большой художник. И вы, Савва Иванович, будете скоро так же говорить.

Савва Иванович серьезно посмотрел мне в глаза и сказал:

- Вот что. Вы поезжайте, найдите Врубеля и тащите его в театр, мы поедем после ужинать. Надо достать Антона. Поедут певцы - итальянцы Бевиньяни[181], Падилла, Дюран[182], Салина. А Врубель говорит по-итальянски, как итальянец…

В ресторане «Эрмитаж» Мамонтов предложил Врубелю пригласить и его знакомых из цирка. Врубель задумался, сказав, что они могут не поехать.

- Я попрошу Децорни поехать со мной. Кстати, его фамилия такая же, как и моих друзей.

Оказалось - правда, что приятели Врубеля были дальние родственники певца. Вскоре открылась дверь и вошли наездница цирка, ее муж, Врубель и Децорни. Наездница была обычно одета, очень пестро. Сев за стол, итальянцы весело разговорились. Мамонтов сказал мне:

- До чего у Врубеля верно взяты глаза этой женщины и ее особенный цвет!

- Ну, вот, - сказал я, - видите.

Врубель распоряжался, заказывал ужин, убеждал Мамонтова, что знает, какое взять вино для итальянцев, и пошел с метрдотелем на кухню заказывать макароны - обязательно такие, какие приготовляют в Риме…

Доругой, когда мы ехали с Врубелем ко мне на Долгоруковскую улицу, после ужина с итальянцами, Врубель сказал мне:

- Она, эта наездница, из бедной семьи, но она хорошего рода. Ты не думай, что я питаю к ней какие-нибудь чувства, как к женщине. Нет…

- Это я понимаю…

- Понимаешь? Да. Это мало кто поймет…