Константин Коровин вспоминает…

Историк и критик русского балета Валериан Светлов, автор монографий о Т. П. Карсавиной, А. П. Павловой, М. И. Петипа и О. О. Преображенской, содержательного издания «Современный балет» (1911), говоря о литературном даровании Константина Алексеевича, писал в том же, 1932 году: «Коровин… не только художник краски. Он еще поэт и художник слова. Кто слыхал его удивительные рассказы в дружеской беседе, тот никогда не забудет их юмора, их красочности, их непосредственной прелести потому, что рассказчик Коровин говорит так, как он пишет картины: он находит для рассказов оригинальные словесные краски, блики, штрихи, как находит их на своей палитре для картин. В последнее время он стал печатать эти рассказы, воспоминания, эпизоды своей многообразной жизни, и в этих литературных произведениях нет „литературы“, в них неиссякаемым ключом бьет сама жизнь со всеми ее красками. Перед читателем возникают образы, пейзажи и сцены, как будто он видит их написанными на холсте в той же живой, блещущей, импрессионистической манере, которая является органической природой этого изумительного художника-поэта. Пятьдесят лет такой кипучей, многогранной деятельности - не малый срок; но не весь срок. Есть художественные натуры, подобные радию с его неиссякаемой энергией. Будем надеяться, что запаса этой энергии в руде таланта Коровина хватит еще надолго и что „излучения“ этого таланта доставят нам еще немало красивых радостей и редких художественных ценностей»[42].

Литературное наследие Коровина дает такое неожиданно новое освещение его личности, что подвергает сомнению многие, казалось бы, бесспорные утверждения современников, а некоторые из них лишает какой-либо достоверности. Коровину преимущественно приходилось слышать слово «декадент», которым его заклеймили в самые ранние годы. Людское непонимание, которое сопровождало его друга Врубеля, пришлось испытать в полной мере и ему самому. Даже те, кто считал себя его другом, близким знакомым или выдавал себя за такового, знали его поверхностно, а потому судили о нем большей частью превратно. «Легко и жизнерадостно проходил Костя школьный, а потом житейский путь свой. Везло Косте, и он, беззаботно порхая, срывал „цветы удовольствия“», - писал Нестеров[43]. Приятель Коровина художник С. А. Виноградов замечал: «Это какой-то феномен, которого совсем не треплет жизнь»[44]. Другим знакомым он просто не импонировал как человек, и они не задумываясь утверждали, что он «богема с ног до головы»[45], «вихлястый»[46] и т. д. и т. п. Потом только оказывалось, что «у Мамонтова, когда все думали, что он там как сыр в масле катается, получал гроши»[47], что и далее жизнь Коровина не была сплошь усеяна розами. В Товарищество передвижников он не попал, как его друзья Серов и Левитан, да и академиком он стал позднее их на восемь лет. Коровин так и не увидел ни одной монографии о своем творческом пути, хотя о его сверстниках, даже менее талантливых, они были.

При жизни художника распространялось немало ложных суждений о нем. Он и «шлепает кистью»[48], и рисовать-то он не умеет, и «никакой способностью к педагогическому труду не обладает»[49]. О нелепости подобных высказываний говорить ныне особенно не приходится. В последние годы все решительнее завоевывают себе место весьма положительные оценки как творческого пути, так и личности Коровина[50]. О преподавательском таланте Коровина достаточно красноречиво свидетельствует перечень имен его учеников - Сапунов, Судейкин, Сарьян, С. Герасимов, П. Кузнецов, Петров-Водкин и другие.

Даже беглое ознакомление с его литературным наследием очищает облик этого многогранного мастера от наносных, поверхностных отзывов и мнений о нем, показывая, что он был человеком не только выдающихся дарований, но и большой чуткой души, отличавшимся к тому же редким и удивительным постоянством в своих чувствах, мыслях и свершениях. Нельзя не согласиться с глубоко справедливыми словами С. А. Щербатова: «Трем предметам глубокой искренней своей любви Коровин оставался верен всю свою жизнь… а именно - России, искусству и природе»[51]. Это и являлось сутью личности Коровина, питало его творческую натуру, давало неиссякаемые силы не только переносить многие превратности жизни, но и доставлять радость почитателям его таланта.

IV