Константин Коровин вспоминает…

Нет, не пошел на охоту… Вот с Костей Рыбаковым[264], у него на даче, у Листвян, так в речке там лещей ловили на удочку. Он любитель. Целый день на реке живет: все ловит рыбу. Интересная штука. Тоже и я поймал лещей. Ну, жарят их, и увидел я это, понимаешь, на грех - как они на сковородке чищеные лежат, жарятся. Смотрю - а один еще дышит… Я опять расстроился - не могу есть. Вот какая штука со мной… Потом прошло…

- Герой! - крикнул Садовский.

Подбежал половой.

- Ну-ка, дай мне белужки. Знаешь: с жирком. Да рюмку - порционную. Живо.

Половой принес и налил из графина большую рюмку водки. Садовский взял на вилку кусок белуги, положил хрену, опрокинул рюмку водки в рот и закусил.

- А знаешь, - продолжал он рассказ, - наш полицмейстер Николай Ильич Огарев[265]: человек - сажень росту, смотреть - страх берет, а и вот - курицы не ест, «Подло, - говорит, - потому что у курицы - яйца едят, цыпленка ее и ее едят…» Так вот он кур не ест, а яйцо вкрутую ест. Разрежет яйцо, а наверх килечку. Понимаешь? Закуска - настоящая.

Садовский лукаво прищурился и снова крикнул:

- Герой!

Подбежал половой.

- Ну-ка, дай яйцо мне вкрутую. Скажи Егору Ивановичу[266], чтобы анчоус. Понял?

- Слушаю-с.

- И порционную не забудь.

Сам Егор Иванович Мочалов несет на блюде закуску: нарезанные крутые яйца, майонез и анчоусы.

- Видишь? - говорит Садовский, - ем. И рыбу, и яйца - не жаль. А утки не могу… Как меня утенок-то шаркнул, по совести самой… Э, брат, есть штучки: «Мстят сильно иногда бессильные враги… Тому примеров много знаем…»

- Я был у Гималаев, - улыбаясь говорю я Садовскому. - Индусы не бьют ни птицы, ни рыбы. Может быть, вы оттуда пришли?… Индусского происхождения. Вы, Михаил Провыч, немного похожи на индуса.

- Ну, что ты? - удивился Садовский. - Это еще что? Какой же, батюшка, я индус? Подумай, Егор Иванович, ну что он говорит?

- Все может быть, - ответил Мочалов.

- Ну, это вы бросьте… Я - русский. Вы еще скажете кому - вот меня индусом и прозовут. Вы знаете театр - им только скажи!… И чего ты только выдумаешь. Какой же, батюшка, я индус?… Садовский! Само название говорит: садовники были. А то бы у меня было имя другое. Какой-нибудь Махмед, а не Михайло.

Он махнул рукой и обратился к Мочалову:

- Вот что, Егор Иванович, отведи-ка мне кабинет. Я посплю на диванчике. А то ведь мне сегодня играть… Островского. Лицедействовать.

Михаил Провыч встал и сказал:

- Чудак ты, право. Конечно - художник… Фантазия! Только ты в театре не говори… Индус… Актеры сейчас подцепят.

Он простился со мной и пошел по коридору - поспать на диванчике.

Шаляпин. Встречи и совместная жизнь

В моих воспоминаниях о Ф. И. Шаляпине я лишь вскользь касаюсь его художественного творчества. Я хотел только рассказать о моих встречах с Ф. И. Шаляпиным в течение многих лет - воссоздать его живой образ таким, каким он являлся мне. [267]

Первое знакомство

Помню, зимой, в Петербурге, жил я на квартире при правлении заводов и железных дорог С. И. Мамонтова. И в своей комнате делал эскизы к постановке Частной русской оперы Саввы Мамонтова, опере «Аленький цветочек» Кроткова[268].

К вечеру я приходил в ресторан Лейнера на Невском обедать с приятелем своим, дирижером оперы Труффи. Однажды я увидел Труффи в обществе молодого человека очень высокого роста, блондина со светлыми ресницами и серыми глазами.

Я подсел к ним за стол.

Молодой человек посмотрел на меня и, улыбнувшись, спросил:

- Parlate italiano?[269].

Я был жгучим брюнетом.

- Тебя все принимают за итальянца, - сказал Труффи, - да ты и похож.

Молодой человек, одетый в поддевку и русскую рубашку, показался мне инородцем - он походил на торговца-финна, который носит по улицам мышеловки, сита и жестяную посуду.

Молодой человек был озабочен и жаловался, что в Панаевском театре платят меньше, чем в Тифлисе.

- Пошлю-ка я их к черту и уеду в Тифлис. Что в Петербурге? Вот не могу второй месяц за комнату заплатить. А там тепло, шашлыки, майдан. Бани такие. И Усатов[270]. У него всегда можно пятерку перехватить. Я ведь здесь никого не знаю.

Молодой человек был так худ, что, когда он ел, видно было, как проглоченный кусок проходит по длинной шее.

- Вот когда приедет Мамонтов, - сказал Труффи, - я поговорю с ним о тебе.

После обеда, уходя от Лейнера, я видел, как у подъезда Труффи дал молодому человеку три рубля. И тот быстро пошел по Невскому.

Расставаясь с Труффи, я сказал ему:

- Постой, я сейчас зайду на Морскую, рядом, к Кюба[271], там наверное обедает Кривошеин, и узнаю у него, когда приедет Мамонтов. Да скажи, кто этот молодой человек?

- Это хороший голос, - ответил Труффи, - но не серьезный человек. Приходи в Панаевский театр, он там поет. Голос настоящий.

На другой день я зашел в Панаевский театр за кулисы, где увидел этого молодого человека, одетого Мефистофелем.