Константин Леонтьев

В начале сентября отец Иероним и отец Макарий благословили Леонтьева «ехать в Царьград» и, коли желание его стать иноком искреннее, — выйти в отставку (но они отнюдь не настаивали на этом, что бы потом ни говорил Леонтьев). Константин Николаевич покинул Афон и поехал в Константинополь через Салоники и Адрианополь. Поездка заняла больше месяца: Леонтьев моря не любил, ехал в фургоне в сопровождении двух слуг. Лиза же решила остаться на некоторое время в Салониках и приехала в Константинополь позже.

К тому времени и планы самого Леонтьева уехать в Россию изменились: не было денег, здоровье не позволяло предпринять такое длительное путешествие, да и со службой надо было что-то решать. Он вспоминал: «Я уехал с Афона в Царьград в самом конце 1872 г., взволнованный и огорченный теми серьезными размерами, которые приняла уже тогда греко-болгарская распря, и впервые начиная прозревать вовсе не церковные и не богомольные цели тех самых болгар, которых и мне не раз в должности консула приходилось поддерживать. Я написал тогда две статьи для „Русского вестника“: одну, общеполитическую, „Панславизм и греки“, а другую, более специальную, о начинавшихся национальных распрях и на Св. Горе: „Панславизм на Афоне“»[443].

В мае 1872 года, вопреки прямому запрету Патриархии, болгарские архиереи совершили в запечатанном по приказанию Константинопольского патриарха болгарском храме литургию, во время которой был торжественно прочитан акт о провозглашении Болгарской церкви автокефальной [444]. Болгарская церковь в одностороннем порядке заявила о своей самостоятельности. В ответ Константинопольский Патриарший Синод объявил непокорных архиереев отлученными от Церкви. В сентябре, пока Леонтьев ехал в Царьград, на босфорских берегах состоялся церковный Собор, признавший Болгарский экзархат состоящим в расколе (схизме) и обвинивший болгарских архиереев в филетизме[445]. Превозношение племенного (национального) начала было грехом с христианской точки зрения, ведь по словам апостола Павла — «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос». Единство Церкви для христианина важнее племенной гордости. Именно так рассуждал и Леонтьев, который стоял на стороне Константинопольского патриархата (а значит — греков) в этой долгой распре.

Большинство российских политиков (граф Игнатьев в том числе) рассуждали иначе. Надо сказать, что даже Русская церковь склонялась больше на сторону Болгарской церкви, так как считала, что малыми уступками Константинополь мог бы сохранить церковный мир и предотвратить череду последовавших событий. Русская церковь неофициально продолжала снабжать Болгарскую церковь святым миром[446] и принимать болгар в свои духовные школы. Позиция Леонтьева снова была позицией одиночки, он — как всегда! — шел против течения.

Посол Игнатьев готов был принять отставку Леонтьева: ему надоело спорить с подчиненным, но главное — служба Константина Николаевича в последний год вызывала нарекания: посольству нужен был деятельный консул, а не кающийся паломник. (Как сказал канцлер Горчаков, прослышав о леонтьевской истории: «Монахи нам не нужны».) Да и финансовые неурядицы Константина Николаевича посла раздражали. Опять некий Макеев пожаловался Игнатьеву, что Леонтьев не возвращает ему долг в 25 турецких лир! Послу пришлось еще раз написать Константину Николаевичу — и Леонтьев попросил казначея выдать Макееву нужную сумму из причитающегося ему жалованья. Но долгов было так много, что на всё жалованья не хватило бы…

Леонтьев не раз говорил, что вышел в отставку по совету афонских старцев. Здесь требуется небольшое уточнение. Он захотел выйти в отставку, и старцы не были против такого решения. Константин Николаевич предполагал, что рано или поздно станет монахом, и шел к этой цели. Позднее, уже в Оптиной Пустыни, с высоты прожитых лет, Леонтьев писал, что приехал с Афона в Царьград «полуразрушенным», вспоминал, что в нем тогда «происходила… жестокая борьба светских вкусов и развратных страстей с искренностью и глубиной нового в то время религиозного чувства»[447], потому для него уход со службы был необходимым шагом в этой борьбе.

Прошение Леонтьева об отставке было удовлетворено — с 1 января 1873 года он был свободен от службы. Вместо продвижения по карьерной лестнице, чина генерального консула и зарплаты в восемь тысяч рублей, о чем он строил планы совсем недавно, Леонтьев получил пенсию 600 рублей в год — совсем немного при том «консульском» образе жизни, к которому он привык. Это была еще одна жертва, которую Леонтьев принес пробудившейся в нем вере и решению изменить свою жизнь.

Глава 9 ВИЗАНТИЗМ И СЛАВЯНСТВО

Иль русского царя уже бессильно слово?

Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас?..

Александр Пушкин