Константин Павлович

В этой сгустившейся предгрозовой атмосфере имя византийского императора, как и прежде, зазвучало для Востока устрашающе, а для россиян призывно. Фантазия поэтов и уличных болтунов немедленно поставила «порфирородного младенца» Константина Николаевича во главе русских войск и грядущих завоеваний.

Порфирородный! Ты воспрянь!
И, чрез летучие забавы,
Простри на меч, на лавры длань!
Будь Росс! И на боях, огнем
Славян пылая,
Будь Александр, и Константин,
И пращур Петр, и духом исполин,
Будь долго, долго будь утехой Николая! ^{492}

Так в стихах на рождение Константина Николаевича Федор Глинка выстраивал, по литературным обычаям того времени, мифологическую родословную младенца — в упомянутых здесь Александре и Константине можно было увидеть как ближайших родственников и дядьев, так и Александра Македонского и Константина Великого. Глинке вторил поэт и драматург Борис Михайлович Федоров, который намекал на географию будущих побед великого князя яснее, однако тоже осторожничал и размывал очертания и сроки «славных дел», помещая их в лестный для русского патриота, но загадочный туман:

Всевышним послан ты; во славе ты рожден;
Великим именем пред миром наречен:
Воздвигнут Божий Крест
Державным Константином,
И будет Константин победы властелином!
Взрастай, великий Князь, под сению побед!
Живи, дай славных дел! История их ждет…
А Брату, Первенцу пример любви являя,
Будь тем, чем Константин для брата Николая ^{493}.

Как видим, Федоров не забыл раскланяться и с Константином Павловичем, невзирая на явную натяжку этой параллели и возрастное несовпадение — младший брат Константин Николаевич должен был стать старшему брату Александру Николаевичу тем же, чем старший Константин Павлович стал для младшего Николая Павловича.

Толпа на столичных улицах была смелее поэтов. В разговорах, которые вели между собой мещане, дворня, клирики, лавочники и их покупатели, Константин Николаевич уже без затей превращался в освободителя Гроба Господня и спасителя христиан от мусульманского ига. Иного от царевича с таким именем ждать было невозможно.

Слух

«Не менее также занимаются толками на счет новорожденного великого князя, о котором по объявлении высочайшего рескрипта между старообрядцами, духовными и напоследок во всех состояниях стремительно перелетать стали от одного к другому приятные предсказания из Апокалипсиса и прорицание Мартына Задеки, в коих будто бы сказано, что в плодородный год, каковым почитается 1827-й, родится царь Константин, который освободит Иерусалим и Гроб Христов от ига неверных, и наречется 2-м. Почему в публике и предвещают быть спасителем Иерусалима великому князю Константину Николаевичу» ^{494}. [52]

Мартын Задека, «глава халдейский мудрецов, гадатель, толкователь снов», был, как известно, персонажем вымышленным. Этот 106-летний старец якобы жил в Швейцарии в Альпийских горах, по одним сведениям — в XI веке, по другим — в XVIII; русская публика хорошо знала его по толкователю снов, включавшему также гадательный оракул и руководство по хиромантии ^{495}.

Народная молва ссылалась на книжечку с предсказаниями, впервые вышедшую еще в эпоху «греческого проекта», а затем по крайней мере дважды переизданную, в которой Задека не оставил без внимания и восточный вопрос, предсказав туркам разорение, глад, мор и изгнание в чужие края [53]. И хотя гадатель сообщает, что земли неверных будут захвачены христианами, какой именно народ и государь разорят турков, Задека умалчивает. Однако обладавший очами и ушами видел и слышал всё, что требовалось. Любопытно, что в своем прорицании Задека особенно подробно предсказывает завоевание Константинополя и лишь мимоходом упоминает о том, что и Иерусалим будет завоеван христианами.