Константин и не подозревал, что совсем незадолго до этого, в зимние дни уходящего 1824 года, решалась его судьба — совсем неподалеку, в Киеве. Здесь один из самых деятельных членов тайного Южного общества Михаил Павлович Бестужев-Рюмин уже в третий раз встречался с помещиком Анастасием Гродецким, представителем польского «Патриотического общества», продолжавшего существовать и после ареста Лукасинского. На этот раз Бестужев-Рюмин просил передать варшавскому комитету предложение Южного общества о «немедленном истреблении цесаревича»
{355}.Поляки шли на контакт с русскими не слишком охотно, и Пестель начал подозревать их в измене. Прежде предполагалось, что польское тайное общество употребит все меры, «какого бы то рода ни были, дабы великий князь Константин Павлович не мог возвратиться в Россию»
{356}, однако Пестель засомневался, употребит ли и все ли… Не возведут ли вместо этого во время переворота цесаревича на польский престол, не потребуют ли у нового короля в благодарность за корону вернуть им независимость (со временем, когда Пестель давно уже будет казнен, поляки и в самом деле попытаются исполнить похожий план). Бестужев-Рюмин рассказал Гродецкому о возникших у русских подозрениях; для того чтобы рассеять их, требовалось немногое — убить Константина. Кровь цесаревича должна была стать залогом единодушия поляков и русских в будущем восстании {357}. К тому же до тех пор, «доколе его высочество будет жив, до тех пор польское общество не может полагаться на войска свои, преданные цесаревичу» {358}.Весной 1825 года страшное требование было смягчено. Во время переговоров, на этот раз самого Пестеля с Гродецким, было решено, что поляки поступят с цесаревичем так же, как русские «с прочими великими князьями» — то есть убьют, но не немедленно, а во время восстания или даже после него. С уничтожением царской фамилии в Петербурге тоже не было ясности — истребить царскую семью сразу после захвата власти или для видимости сначала арестовать, а убить уже потом, инсценировав попытку побега, окончательно решено так и не было.
Очередной сейм, который по конституции должен был состояться в 1822 году, был пропущен и собрался лишь после пятилетнего перерыва. В феврале 1825 года в польскую конституцию был внесен дополнительный акт о том, что отныне заседания сейма будут проводиться при закрытых дверях. Подобное ограничение гласности, разумеется, еще сильнее раздражило поляков, однако сейм прошел тихо, калишский посол Викентий Немоевский, пытавшийся явиться на заседание, был задержан на подъезде к Варшаве и препровожден жандармами в свое имение. Оппозиция затаилась, все проекты предложенных правительством законов сейм принял. Александр смягчился, вновь заговорил в частных беседах о присоединении западных губерний к Царству Польскому. В этот свой приезд император совершил небольшое путешествие по краю, везде встречая процветание и восторженный прием населения, в большинстве своем ничуть не затронутого замыслами польских тайных обществ. В заключительной речи Александр одобрил работу сейма. 1(13) июня сейм закрылся. На следующий день государь покинул Варшаву и простился с Константином Павловичем — навсегда.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ
Альцест: «Я Димитрий! Я наследник Сирийского престола! В один день и пастух я, и Царь! Кто может уверить меня, чтоб буйством рока не возвратился я паки в пастухи»{359}.
«ПЛАЧЕТ ГОСУДАРСТВО, ПЛАЧЕТ ВЕСЬ НАРОД»