Константин Павлович

В начале августа 1830 года в Варшаву пришла весть об Июльской французской революции, а затем и смене французского правительства. Союз подхорунжих и другие тайные общества оживились невероятно, очертания восстания прорисовывались всё яснее. «Ветреность французов со товарищами», вопреки заверениям Константина, стала руководством к действию. На варшавских улицах прошло несколько демонстраций, вновь замелькали листовки, призывающие поляков к борьбе за независимость. На решетке Бельведерского дворца появилась издевательская надпись о том, что дом этот скоро будет сдан в аренду. Штат тайной полиции был удвоен, доносы текли рекой. Однако аресты и допросы вновь не обнаружили ничего опасного для русского правительства. Точнее, Константин этой опасности не желал увидеть: даже когда Высоцкий и один из главных его помощников Урбанский, стоявшие у руля будущего восстания, были арестованы по доносу, их вскоре освободили^{518}. Цесаревич не считал возможным множить число заключенных — напротив, он пытался смягчить варшавское общество. В конце августа 1830 года была даже отменена цензура на информацию о событиях, происходящих за границей, — и в варшавских газетах появились сообщения о революциях в европейских странах. Это не только не смягчило поляков, но еще сильнее воспламеняло их мечты о собственной революции^{519}. После известия о событиях во Франции в союз подхорунжих вошли еще 70 офицеров варшавского гарнизона^{520}.

Тем временем император Николай Павлович разработал план военной кампании против Франции — он предполагал свергнуть Людовика Филиппа, который, по его мнению, незаконно занял место отрекшегося от престола Карла X. Российский государь намеревался вернуть престол Бурбонам, взяв в союзники Пруссию, а в качестве основной силы в войне с французами использовать польскую армию. Константин Павлович вновь, как когда-то Александра, отговаривал Николая от войны. Однако если прежде им руководило опасение проиграть могущественному Наполеону, то теперь в его словах звучали умудренность и спокойствие старого воина, трезво оценивающего положение дел в Европе. «Я сильно сомневаюсь, — замечал цесаревич в письме Николаю от 13 (25) августа 1830 года, — чтобы в случае, если бы произошел вторичный европейский крестовый поход против Франции, подобно случившемуся в 1813, 1814 и 1815 годах, мы встретили то же рвение и то же одушевление к правому делу. С тех пор сколько осталось обещаний, не исполненных или же обойденных, и сколько попранных интересов; тогда, чтобы сокрушить тиранию Бонапарта, тяготевшую над континентом, повсюду пользовались содействием народных масс и не предвидели, что рано или поздно то же оружие могут повернуть против нас самих»^{521}. Далее цесаревич заверял императора, что в Польше царит спокойствие и поляки готовы продемонстрировать свою верность русскому престолу в любой момент.

Николай желал поступить по-своему и назначил главнокомандующим русско-польской армией увенчанного лаврами победы над Турцией фельдмаршала Ивана Ивановича Дибича. В конце сентября Дибич отправился в Берлин, с тем чтобы убедить прусского короля Фридриха Вильгельма III вступить в войну. Однако Пруссия, вслед за Англией и Австрией, признала Людовика Филиппа французским королем, совершенно отрезав Николаю путь к войне. Сквозь зубы он согласился не разрывать с Францией отношения.

В эти неспокойные дни в Москве началась эпидемия холеры, болезни тогда почти неизвестной в России. Меры, которые следовало принять, плохо представляли себе даже медики, в простонародье же поползли слухи о злоумышленниках, наславших мор. Население было близко к панике. Николай Павлович отправился в Москву для поддержания духа москвичей и едва не заболел сам, но отделался лихорадкой. Здесь же, в Москве, 5 октября государь получил от короля Нидерландов Вильгельма I просьбу о военной помощи — 25 августа в Брюсселе вспыхнула революция против голландского господства. Бельгийская революция и просьба Вильгельма послужили предлогом к развязыванию войны — не столько против революционеров в Бельгии, сколько против Франции.

Дибич снова отправился в Берлин, с тем чтобы теперь с учетом изменившихся обстоятельств всё же договориться с Пруссией о совместных действиях — по окончании переговоров он должен был поехать из Берлина в Варшаву и возглавить польскую армию. Константин руководить им же воспитанной армией не желал. Он по-прежнему находил войну с Францией ненужной, считая, что война только объединит все враждующие партии и усилит позиции французов.

Слухи о готовящемся походе с участием польской армии всерьез встревожили польских патриотов — без армии революция невозможна! К тому же едва в Царство Польское явятся русские войска, идущие походом в Бельгию, перевес окажется на русской стороне. В Варшаве перешептывались о том, что русская армия шагает сюда вовсе не для подавления революции в Бельгии, а для того, чтобы усмирить бурление в Польше и задавить национальное чувство. Следовательно, восстание должно быть начато немедленно.