Это столкновение вызвало целую бурю негодования в печати против самоуправства декана. Ушинский же напечатал свои замечания на диссертацию Владиславлева в “С.-Петербургских ведомостях” Корша, – и это была поистине пророческая оценка Владиславлева как ученого.
Для характеристики разносторонности занятий Ушинского в эту пору надо добавить еще, что он постоянно следил за ходом занятий своих детей и руководил их учением. Третий, например, год “Родного слова”, от первого урока до последнего, был проштудирован А. Фролковым с двумя младшими сыновьями Ушинского под непосредственным его руководством. “Сам же он, – как говорит Фролков, – не мог давать уроков, и особенно своим детям. Малейшее затруднение учащихся, малейшая ошибка с их стороны сильно раздражали его, и он уходил, не окончив урока”.
Ушинский как натура цельная, не допускавший разлада между словом и делом, ставя семью одним из главнейших факторов воспитания, сам был идеально хорошим семьянином, горячо любимым всеми членами семьи, от мала до велика. Те немногие часы досуга, которые ему удавалось проводить в кругу семьи, он называл самыми приятными в его жизни.
Положение ушинского в это время можно бы назвать завидным. Не занимая никакого официального поста, он был видим и слышим на всю Россию, – для всех лиц, сколько-нибудь интересующихся педагогическими вопросами. Материальное положение его было в цветущем состоянии благодаря необычайному спросу на все его печатные труды. Ни от кого не зависимый, совершенно самостоятельный в выборе занятий и в распоряжении своим временем, он мог бы назвать себя даже счастливым; но, к сожалению, для этого ему недоставало самого главного – здоровья.
Вся жизнь его была исполнена разумной борьбы; вся его деятельность была употреблена на прокладывание самостоятельных путей. Такая трудная работа даром не дается, – и за успех пришлось заплатить здоровьем. Охваченный лихорадочною жаждою деятельности, он сделал большую ошибку, засидевшись в Петербурге с 1867 до весны 1870 года, так как надорванная грудь его не выносила сырых петербургских осени и весны. Весною 1870 года он чувствовал себя так плохо, что вынужден был наконец отправиться за границу, намереваясь проехать прямо в Италию. Но в Вене он окончательно расхворался и пролежал около двух недель. Местные медицинские знаменитости посоветовали ему возвратиться в Россию, ехать прямо в Крым и лечиться кумысом.
Так он и сделал, поселившись недалеко от Бахчисарая, в имении г-на Варле, где было кумысолечебное заведение. В течение месяца силы его настолько восстановились, что он задумал подробно ознакомиться с Крымом. С этой целью он поехал на южный берег Крыма и в Симферополь. Сюда он случайно прибыл в самый разгар съезда народных учителей и был принят симферопольским обществом с таким почетом, который превосходил самые смелые его ожидания. Учение в народных училищах было уже окончено, и Ушинский, по предложению местного директора народных училищ, г-на Соича, поехал вместе с ним в Бахчисарай, чтобы познакомиться с татарскою школою (медресе), главным образом – с новым отделением ее – для обучения учеников медресе русскому языку. Здесь ему впервые пришлось видеть на деле практическое применение в школе своего “Родного слова”, и притом вполне удачное. Взрослые ученики-татары, в возрасте 20–35 лет, с удовольствием заявляли Ушинскому, что русское чтение и письмо дается им несравненно легче татарского; что в библиотеке каждого из них обязательно есть “первый год” “Родного слова”, наряду с Кораном и семью толкованиями его на арабском языке.
По возвращении из Бахчисарая, Ушинский неоднократно посещал учительский съезд, принимая деятельное участие в его прениях. Тут он проявил свое обаяние как педагог-руководитель, умеющий передать в немногом многое, умно, авторитетно и доказательно поправить и направить других, – и положительно очаровал присутствовавших на съезде.
Когда стало известно о дне отъезда Ушинского из Симферополя, не только участвовавшие в съезде, но и некоторые из горожан, поклонников и почитателей его педагогического таланта и трудов, явились к нему в гостиницу, чтобы проститься и проводить его. Растроганный таким вниманием, Ушинский вместе с тем в простой, задушевной прощальной беседе с собравшимися еще раз убедился, что кабинетные педагогические труды его нашли уже хорошее применение в жизни. Обрадованный этим, он дал горячее обещание присутствовавшим посвятить последующую свою жизнь исключительно на пользу нарождавшегося у нас народного образования и выразил желание переделать свое “Родное слово” специально для народной школы. Многие из народных учителей и некоторые из посторонних провожали его за несколько верст от Симферополя.