Константин Великий. Первый христианский император

С гибелью преторианцев и поражением армии Максенция у Константина практически не осталось противников. Крупнейшие сенаторы-землевладельцы, епископы, определявшие настроение церкви, торговцы, ростовщики и судовладельцы, которые сумели уцелеть, дружно приветствовали Константина.

Все жители западных провинций считали его выразителем их собственных надежд и устремлений.[31]

Осталось только наградить друзей. Это были уже вопросы, касающиеся сути его политики; совершенно ясно, что Константин заранее продумал свои действия. В его поступках после сражения у Красных скал нет и намека на импровизацию. Вскоре после прибытия в Рим он занял свое законное место августа в сенате. Обращаясь к собранию, он обрисовал свои прошлые действия и остановился на тех взглядах и принципах, которые вдохновили его на эти деяния. Он выразил уважение к августейшему органу, к представителям которого он обращался, и высказал намерение сохранить его как высший совет империи, как это было с самого начала.

Хотя такое выступление ни в коей мере не удовлетворило бы сенаторов более ранних времен, сенат, уже изведавший пренебрежение Максимиана и запугивания Максенция, с благодарностью откликнулся на подобное обращение. Обрадовавшись, что с ними собираются советоваться и что их будут уважать, польщенные сенаторы обратили вновь обретенную власть на поддержку своего благодетеля. Сенаторы оказали Константину почести, которыми они издревле имели право награждать избранных; они также приняли решение, что Константина следует считать первым среди трех оставшихся августов, управлявших империей.

Вряд ли это понравилось Максимину Дазе, который, кстати, был старшим августом. Решение сената обычно мало что значило перед объединенной армией, но в данном случае с ним следовало считаться, поскольку оно касалось человека, который стоял во главе эффективной и победоносной армии, одной из лучших, какие видел Рим в течение многих веков, и управлял половиной империи. Это решение дало Константину как раз тот вес и престиж, которые требовались ему для обретения полной и реальной власти.

Что касается епископов, то для них у Константина нашлись еще более привлекательные предложения, хотя они обрели свою окончательную форму лишь спустя несколько месяцев. Еще до отъезда из Арля он почти наверняка обсудил основные пункты соглашения с епископами и с Лицинием. Естественно, что ратификация этого соглашения целиком и полностью зависела от результатов италийской кампании. Теперь же он мог объявить, что условия соглашения будут выполнены, как только будут оговорены все детали.

Со времени прибытия Константина в Рим епископы получили постоянное представительство при его дворе и свободный доступ к самому императору. При нем постоянно находились представители церкви, с которыми он регулярно проводил консультации. Эти обсуждения спустя пять месяцев после прибытия Константина в Рим принесли свои плоды в виде Миланского эдикта.

Юридическое преследование сообщества, подобного христианской церкви, не могло не нанести этому сообществу серьезного материального ущерба. Благодаря политике своего отца и относительной малочисленности христиан в Галлии и Британии Константин до сих пор не сталкивался с подобной проблемой. В Риме она встала перед ним в полный рост. Если христианство больше не считалось преступлением и принадлежность к этой церкви не каралась законом, то христиане не должны были нести урон от гонений, которые теперь признавались незаконными. Материальные потери христианской церкви следовало возместить, в соответствии с тем же самым принципом, по которому христиане освобождались из тюрем после подписания эдикта о веротерпимости. Никакие разумные аргументы не оправдывали продолжение наказания при отсутствии состава преступления.

Римская система правления, возможно, имела свои недостатки, однако она всегда строилась на принципе законности. Очевидно, Константин увидел и принял логику доводов епископов, и, возможно, по его просьбе они не стали требовать от него немедленных действий. Этот вопрос следовало обсудить с Лицинием, и тогда, возможно, удалось бы добиться возвращения церковной собственности не только на западе, но и во всей империи. Именно такой план и был принят.

Одновременно он привечал лидеров христианской общины и был достаточно хорошо информирован, чтобы не высказать своего удивления, когда перед ним представали аскеты с железной волей и в непривычных одеяниях – такой тип людей нам теперь хорошо знаком, но тогда был внове.[32]