Константин Великий. Равноапостольный

Константин-младший был высок и крепок для своих лет. Внешностью и походкой он очень напоминал отца. Но чувствовалось, что ему недостает силы, которая била в императоре ключом, не столько физической, сколько внутренней. Мальчик быстро сдавался, сталкиваясь с трудностями, начинал плакать, когда его всерьез бранили или наказывали. Он не был глуп, однако к знаниям тяги не выказывал, учился через силу, любил хулиганить и капризничать, как большинство шестилетних детей. Но Фауста не могла с этим смириться: ее сын не имел права быть обыкновенным ребенком. Она надеялась, что он, как цветок, однажды распустится и все им будут восхищаться. Императрица была чрезвычайно требовательна к мальчику, чем нередко доводила его до слез.

Константина росла послушной и тихой девочкой. Было очевидно, что красавицей ей не стать. Черты ее лица, повадки, фигура были правильными, но слишком простыми, лишенными даже зачатков очарования. Она любила читать, играть на арфе, слушать сказания нянек. Ее тянуло к Лактанцию. Она часто приходила на его занятия с Криспом, садилась где-нибудь в сторонке с рукоделием и слушала. Отцу очень нравился кроткий, спокойный нрав дочери. Он сравнивал ее со своей сводной сестрой Констанцией, отмечал, что Константина непременно будет хорошей матерью и женой.

Отдохнув и сменив одеяния, Елена познакомилась с внуками. Она подарила подарки, поиграла с ними. Дети были веселы, бабушка ласкова, но между ними еще не возникло то тепло, которое бывает только между близкими людьми. Ощущалась некоторая отстраненность. Фауста, наблюдавшая за ними, про себя обвинила свекровь в черствости. Чего еще ожидать от христианки, способной по-настоящему любить лишь своего Бога…

В саду, расположившись под раскидистой яблоней, Елена читала детям сказание, как Геракл освободил Прометея. Внуки сидели у нее в ногах, чавкая сочными персиками, сладкий сок блестел на подбородках. Тут появился Крисп. Он вернулся после занятий верховой ездой. Дети с радостными криками бросились к старшему брату. Тот немного потискал их, затем мягко отстранил и обнял бабушку.

Елена не видела Криспа семь лет, за это время мальчик превратился в высокого широкоплечего юношу. Он словно шагнул со своих портретов: густые, резко очерченные брови, высокий лоб, взгляд твердый, но сами глаза добрые, прямой, чуть заостренный нос, обаятельная улыбка. Она не знала, чем живет и о чем мечтает этот почти взрослый мужчина, но потянулась к нему всем сердцем как к родному человеку.

Заметив, как Елена очарована Криспом, как она перестала обращать внимание на Константина-младшего, у Фаусты внутри все закипело от ревности и обиды. В тот день императрица впервые увидела в пасынке угрозу для своего ребенка. Зерно, упав на благодатную почву, стало прорастать.

За ужином Константин не мог налюбоваться своей семьей: женой, тремя детьми и матерью, которая снова была с ним. Не хватало только Далмация. Перед трапезой император отправил ему и всем старшим военачальникам, включая Авла и Эрока, письма, приказывая им как можно скорее прибыть в Сирмий. Он твердо вознамерился покончить с Лицинием, с последней, как ему казалось, серьезной угрозой роду Флавиев – Констанциев. Но настоящая опасность для его семьи начала зреть у Константина под боком.

VIII

В Сирмий один за другим прибывали военачальники. Дни напролет Константин проводил на военных советах. Весь город говорил о том, что скоро возобновится междоусобная война.

– Константин и Лициний вцепятся друг другу в глотки, а варвары придут из-за Дуная, будут нас грабить, жечь и резать как овец! – ворчали старики.

Их слова вселяли дрожь и в тех, кто был моложе. Со времен последнего нашествия готов прошло около пятидесяти лет. Память о страшных разрушениях и пролитой крови была свежа. Горожане бы очень удивились и вздохнули с облегчением, узнав, что прежде всего Константин собирался сокрушить именно готов.

Лициний тайно платил их вождям, чтобы те ходили в набеги за Дунай. Но король готов Эрманарих, получавший дары от Константина, держал свою знать в узде. Лишь изредка у римлян с готами случались небольшие стычки в приграничных землях. В целом на Дунае было спокойно, как и на Рейне. Избегая сражений с Римом, Эрманарих укреплял свое королевство, приводил к покорности вождей, покорял племена сарматов, возводил стены вокруг городов. Он равнялся на Константина – стремился к неограниченной власти над своим народом.

Если между соправителями начнется война, Эрманарих непременно этим воспользуется. Такого противника нельзя было оставлять в тылу, а переформированные иллирийские легионы, простоявшие шесть лет без серьезного дела, нуждались в том, чтобы их закалили. Император решил спровоцировать готов. Он оттянул полевую армию от границы, вместо очередных даров отправил посланника, который должен был потребовать от Эрманариха клятвенных заверений в дружбе и верности Константину, а заодно как бы невзначай оскорбить короля.

– А если Эрманарих не соблазнится? – спросил Эрок на одном из военных советов. – Говорят, он очень осторожен.