Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

Сообщение великого князя о столь ничтожном участии русских военных сил в предположенной экспедиции, видимо, поразило союзников, вероятно уже пришедших к неизвестному нам соглашению. В беседе с Извольским Делькассе заявил 11 февраля ⁄ 29 января, что «во время своего пребывании в Лондоне он убедился, что английское правительство, в особенности лорд Китченер, очень настаивало на этой посылке», причем по поводу сообщения великого князя «в Лондоне было высказано предположение, что посылке более крупного русского отряда препятствует, вероятно, недостаток не в людях, а в предметах вооружения. Если это так, то недостаток этот может быть восполнен Англией и Францией». «Лорд Китченер, — продолжал Делькассе, — убежден, что появление русских войск тотчас увлечет болгар и окажет решающее влияние на румын. Делькассе склонен разделить это мнение, и, по его словам, Франция и Англия действительно могут помочь нам вооружить экспедиционный отряд». О желании союзников относительно увеличения русского отряда была, очевидно, извещена и Ставка, и в связи с этим здесь было решено дополнить казачий полк одной ополченской бригадой, причем, однако, срок ее отправки не был точно указан. Это явствует из телеграммы Сазонова Кудашеву от того же числа, в которой он сообщал, что послы Франции и Англии довели до его сведения, что «вопрос о посылке их правительствами по одной дивизии в Салоники решен окончательно», и высказался, по соображениям политическим, за необходимость единовременной отправки с союзническими отрядами и ополченской бригады.

Вся затея с сербской экспедицией, встреченная в России без всякого энтузиазма, становится понятной лишь в связи с теми опасениями за возможность серьезного дальнейшего участия России в войне, которые были вызваны как в Лондоне, так и в Париже состоянием ее вооружения, которое в тот момент и в Лондоне и в Париже считалось более катастрофическим, чем оно было тогда на самом деле. Ллойд Джордж и Черчилль — характеризовавший Россию несколько позднее, но еще до макензеновского прорыва, в наброске письма к Грэю как «силу надломленную, поскольку мы ей не придем на помощь, не имеющую другого выхода, как стать изменницей (по отношению к „союзникам“), и не могущей сделать и этого»[47], — сошлись в мысли о необходимости бросить на чашу весов свежие силы балканских государств, не останавливаясь перед опасениями русских правящих кругов относительно видов Греции и Болгарии на область Проливов и на Константинополь. «В первую очередь, — говорит Корбетт в своей истории морской войны 1914–1918 гг., — идея послать войска в восточную часть Средиземного моря преследовала цель спасти Сербию и во вторую очередь — обеспечить флот у Дарданелл десантным отрядом»[48]. Две дивизии, намеченные для этой цели Англией и Францией, были, очевидно, недостаточны ни для той, ни для другой цели, ни тем более для обеих вместе. Расчет мог заключаться и заключался лишь в «нравственном воздействии», в частности, на Грецию, с которой Грэй начал неофициальные переговоры еще до первого выступления Ллойд Джорджа перед союзниками, а именно 23/10 января.

6. Переговоры Англии с Грецией об участии в «операции». Первый протест Сазонова

Положение Грэя было трудное. «Он пуще всего заботился о том, чтобы не вызвать греческого предприятия против Константинополя, дабы не оскорбить России», — говорит о нем равнодушный к этой заботе Черчилль[49]. А вместе с тем он понимал, что вопрос о привлечении на сторону союзников Болгарии, неразрешимый без улажения болгарского конфликта с Сербией и Грецией, имел очень большое значение для всего положения дел на Балканах.

Исходя из этих опасений он предложил Греции около 23/10 января за активную помощь союзной с ней Сербии «весьма важные территориальные приобретения в Малой Азии», указав вместе с тем на то, что надлежало бы заверить Болгарию, что, если аспирации Сербии и Греции будут удовлетворены в других местах, она получит «удовлетворительные» компенсации в Македонии, и уговаривая Венизелоса, в отличие от предшествовавших его действий, не препятствовать уступкам Сербии, которой, в отличие от Греции, эта сторона дела — то есть вопрос об уступках Болгарии — главным образом касается[50].

Воспользовавшись неофициальным характером сделанных Грэем предложений, Венизелос, однако, назвал их «нелепыми» и, видимо, добился этим более отчетливых сообщений об истинных намерениях английской политики, которые заставили его круто повернуть фронт и в двух меморандумах королю Константину от 24/11 и 30/17 января настаивать на немедленном вступлении Греции в войну, «ввиду предоставленной нам божественным провидением возможности реализации самых смелых наших национальных идеалов»[51] — идеалов, включавших в себя, как известно, создание неовизантийской империи с Константинополем в качестве столицы.