Вскоре, однако, положение дел изменилось. В то время как Сазонов, преследуя ту же цель обеспечения соучастия в войне Болгарии, старался подействовать на Грецию, убеждая и ее в необходимости сделать болгарам известные уступки, — на этот раз, однако, точно не формулированные[59], — от Штрандтмана стали поступать неблагоприятные сведения, вызывавшие раздраженный отклик Сазонова[60]. Становилось ясно, что в Сербии начинают преобладать иные настроения, чем в первые дни, и что представляется необходимым прибегнуть к средству весьма неприятному для русского правительства, все еще не привыкшего к мысли о преувеличенности ходячих в русских влиятельных кругах представлений о решающем значении «голоса России» для политики «славянских братьев», — а именно к совместному воздействию трех держав Антанты на строптивых сербов и не менее строптивых греков. Однако и тут идея Сазонова не встретила сочувствия: к концу августа выяснилось, что ни Грэй, ни Делькассе не желали вступить на путь, рекомендованный Сазоновым[61], а 1 сентября ⁄ 19 августа Пашич категорически отказался от каких-либо уступок, покуда державы не гарантируют Сербии «сербско-хорватских земель с прилегающим к ним побережьем», что в данной стадии войны было явно невозможно, как по условиям положения па фронтах, так и вследствие опасности оттолкнуть Италию предоставлением Сербии Фиуме и Далмации. Ответственность за эту неудачу своей политики Сазонов возлагал прежде всего на Англию, как видно из его телеграммы Бенкендорфу от 6 сентября ⁄ 24 августа № 3959, сообщенной одновременно к сведению русским представителям в Бордо, Константинополе, Афинах, Нише, Софии и Бухаресте:
«Прошу вас вновь повторить Грэю, что мы настаиваем на том, чтобы в Афинах и Нише были преподаны решительные советы в смысле соглашения с Болгарией на почве компенсаций.
Если Греция на это не пойдет, то мы не свяжем себя никаким обещанием начать враждебные действия против Болгарии, если бы последняя не оказала должного сопротивления Турции.
Результатом этого может явиться воздержание Сербии от активных выступлений против Австрии[62], что отразится на операциях нашей армии.
Наш образ действий объясняется тем, что, имея войну против Германии и Австрии, мы не можем не стремиться избегнуть столкновения с Турцией и Болгарией из-за безрассудства Греции[63],
Я высказался сегодня в этом смысле перед английским и французским послами».
Документально удастся установить мотивы политики сэра Э. Грэя лишь но опубликовании соответствующих английских данных, притом, разумеется, не типа «Синей» и т. п. книг, этих профессиональных лжесвидетелей современной дипломатии. Стоит, однако, сопоставить его нежелание содействовать Сазонову в деле воссоздания балканского союза с одобренной им же инструкцией Черчилля Н. Бекстону от 31/18 августа[64], в которой первенствующее место занимает как раз забота «не заинтересованной» в балканских делах Англии о воссоздании именно этого союза, кстати сказать, с присоединением к «славянским странам», — о которых Сазонов, по крайней мере в телеграмме Штрандтману, в первую голову заботился, — Греции и Румынии, чтобы не оставалось сомнений в существе той «союзнической» услуги, которую Грэй оказал в данном случае России. Весьма основательно поэтому русский посланник в Софии Савинский заметил несколько позднее в беседе с Бекстоном, прибывшим в Софию и говорившим о необходимости добиться для Болгарии у ее соседей территориальных уступок, «что именно таковой была ваша (Сазонова) первоначальная мысль,
Следить за дальнейшим течением нудных переговоров держав Антанты с Болгарией — здесь нет ни возможности, ни надобности. Упомянуть же о скрывавшихся за ними англо-русских трениях необходимо, дабы выяснить истинный характер балканской политики Англии в начале 1915 г. или, по крайней мере, одну из существенных ее сторон.