Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

Эта тенденция английской политики сказалась не только в легкости, с которой некоторые английские государственные деятели такого беспокойно-талантливого типа, как Черчилль и Ллойд Джордж, были готовы увлечься планами Венизелоса относительно захвата Галлиполийского полуострова, но и в уклончивом отношении более осторожного Э. Грэя к плану Сазонова, изложенному им впервые в телеграмме от 5 августа /23 июля 1914 г. Сазонов, приученный более долгими, чем английские, связями России с Балканами, длительным и весьма нелегким для старой царской власти опытом относительно устойчивости болгарской государственности, а может быть, и суждением русских военных кругов о достоинствах болгарской армии, к высокой оценке значения Болгарии на Балканах, признал тогда необходимым поставить все дело войны на такую почву, которая создала бы возможность соучастия Болгарии в борьбе Антанты против Германии и Австро-Венгрии, а буде понадобится, и против Турции.

Вот текст секретной телеграммы, отправленной русскому поверенному в делах Штрандтману в Белград и сообщенной русскому посланнику в Софии «исключительно для личного сведения»:

«Прошу расшифровать лично. Доверительно. Прошу вас сообщить Пашичу следующее: мы полагаем, что в настоящую минуту надо, откинув мелочные расчеты, действовать решительно и быстро. С этой точки зрения мы полагаем, что содействие Болгарии, независимо от исхода войны может быть обеспечено только отдачей ей теперь же Иштиба и Кочан с территорией до Варадара (sic). В случае же победоносной войны Болгария получает так называвшуюся спорную территорию, предусматривавшуюся второй статьей тайного приложения сербо-болгарского договора 29 февраля 1912 г., от вершины Голема, севернее Кривой Паланки, до Охридского озера, со включением Струги.

Если бы Болгария затруднилась выступить с военными силами, то за добросовестное соблюдение нейтралитета она могла бы быть вознаграждена Кочанами и Иштибом с территорией до Варадара лишь после победоносной войны, в чем Сербия теперь же даст обязательство России, которая сообщит таковое Болгарии. Делая настоящее сообщение, выскажите Пашичу следующую нашу общую точку зрения: начиная войну, требующую напряжения всех своих сил, войну, которая вызвана защитой Сербии и которая с божьей помощью приведет к исполнению ее (Сербии) народных идеалов, Россия не сомневается, что сербское правительство без колебания пойдет навстречу ее заветному желанию восстановить братство всех славянских народов, и прежде всего Сербии и Болгарии. Жертвы, которые придется для этого принести Сербии, несоизмеримы также с теми жертвами, которые несет Россия. Само собой разумеется, условия, сообщаемые ныне Пашичу, не должны быть нами сразу сообщены болгарам. Для нас необходимо лишь быстрое и категорическое согласие сербского правительства предоставить России полномочия начать переговоры в указанных выше пределах. Какие-либо колебания в настоящий момент мы считали бы прямо пагубными».

События последующего времени показали с полной убедительностью, что оценка положения, из которой исходил в данном случае Сазонов, – по каким бы мотивам он к ней ни пришел, – была правильна: только такими уступками Болгарии, какие он предлагал, можно было добиться ее участия в войне на стороне Антанты. Дальше того, что он предлагал предоставить болгарам в самые первые дни войны, строго говоря, не шли и гораздо более поздние притязания болгарских правящих кругов, поскольку речь шла о Сербии или, точнее, о Македонии[56]. Говорить же в это время, когда Турция официально еще не вошла в состав врагов Антанты, о Фракии и линии Энос – Мидия вообще не приходилось, да по отношению к сербскому правительству не было и надобности.

Потребность соглашения с Болгарией сознавали в это время и в самой Сербии, как явствует из телеграммы Штрандтмана от 2 августа (20 июля), в которой он сообщал Сазонову о желании Пашича, чтобы Россия взяла на себя функции примирительницы Сербии с Болгарией[57]. В те первые дни войны, когда Белград обстреливался австрийцами и сербская армия собиралась покинуть, а затем и покинула столицу королевства, а отношение Франции и в особенности Англии к начавшейся войне еще не определилось окончательно[58], в Сербии были готовы на широкие уступки Болгарии, дабы не довести дела до полной собственной катастрофы.