Константинополь. Последняя осада. 1453

В безлунную ночь две венецианских галеры вышли за цепь. На каждой из них матросы трубили в две или три трубы и громко кричали, создавая у врагов впечатление, будто в море вышло «по меньшей мере двадцать галер», и тем обескураживая неприятеля во избежание преследования. Галеры тащили на буксире парусники в гавань, где в церкви звонили в колокола, а горожане выкрикивали приветствия. «Ошеломленный Мехмед в молчании стегнул своего коня и поскакал прочь».

Глава 10 Потоки крови 20-28 апреля 1453 года

Война — это хитрость.

Изречение, приписываемое Пророку

Средневековая катапульта.

Серьезные последствия морского сражения на Босфоре не замедлили сказаться. Несколько кратких часов неожиданно и существенно изменили психологический баланс процесса осады в пользу защитников Города. Весеннее море стало огромной сценой для публичного посрамления османского флота, зрителями которого явилось как греческое население, толпившееся на стенах, так и правое крыло армии во главе с Мехмедом на противоположном берегу.

Для обеих сторон стало очевидно — новый мощный флот, чье первое появление в проливах так ошеломило христиан, не мог противостоять опыту западных мореплавателей. Его победили за счет превосходства в умении и снаряжении, ограниченных возможностей галер — и в немалой степени благодаря везению. Отсутствие надежного контроля над морем означало: борьба за покорение Города будет сопровождаться тяжелыми битвами, какие бы успехи благодаря пушкам султана ни достигли у стен, окружающих Город с суши.

Настроение горожан неожиданно поднялось: «Честолюбивые замыслы султана расстроились, а его прославленная мощь умалилась, ибо множество его трирем никакими средствами не смогли захватить одно-единственное судно». Корабли не только привезли зерно, оружие и людей, в чем ощущалась острая нужда, — они дали обороняющимся драгоценную надежду. Ведь подошедшая маленькая эскадра могла оказаться лишь авангардом большого флота, идущего на выручку Городу. И если четыре корабля смогли нанести поражение османскому флоту, что сможет сделать дюжина хорошо вооруженных галер из итальянских республик, как не решить исход всей битвы? «Неожиданный результат возродил их надежды, ободрил их и внушил им весьма радужные мысли не только о том, что произошло, но и о том, чего можно ожидать». В лихорадочной религиозной атмосфере вооруженной борьбы подобные события никогда не оцениваются лишь с точки зрения состязания людей и материалов или игры ветров — они воспринимаются как очевидное свидетельство помощи Божией. «Они напрасно молились своему пророку Мухаммеду, — писал хирург Николо Барбаро, — а наш Господь Вечный услышал нас, христиан, поэтому мы одержали победу в битве».

Видимо, примерно тогда Константин, вдохновленный этой победой или же неудачей предыдущей атаки османов на суше, посчитал настоящий момент подходящим для заключения мира. Вероятно, он предложил ради спасения репутации Мехмеда выплатить ему контрибуцию, что позволило бы султану отступить с честью. О своей инициативе он мог сообщить через Халил-пашу. Во время осады между защитниками и атакующими возник сложный симбиоз, и Константин прекрасно знал — в лагере мусульман за стенами происходит брожение. Впервые с начала осады стали высказываться серьезные сомнения. Константинополь оставался неподатливым — «костью в горле Аллаха», — подобно замкам крестоносцев. Город представлял собой как психологическую, так и военную проблему для тех, кто сражался за веру. Уверенность в себе, связанная как с технологическим, так и с культурным аспектами, требовавшая нанести поражение неверным и разрушить уходящий глубоко в историю стереотип, внезапно вновь дала трещину. Смерть Аюба, знаменосца Пророка, у стен Города восемь столетий назад наверняка сильно отозвалась в памяти осаждающих. «Это событие, — писал османский хронист Турсун-бей, — вызвало отчаяние и беспорядок в рядах мусульман… армия разделилась на группы».

Наступил решающий момент с точки зрения веры самих осаждающих в свое дело. Практически возможность затянувшейся осады со всеми ее проблемами, касающимися как обеспечения, так и боевого духа, вероятность поражения — беды средневековых армий, ведущих осаду, и риск того, что люди могут разбежаться, скорее всего приняли угрожающие размеры вечером 20 апреля. Все вышеперечисленное влекло за собой очевидную опасность лично для Мехмеда: его власть оказывалась под угрозой. Вот-вот мог разразиться открытый мятеж янычар. Мехмед никогда не пользовался любовью регулярной армии в отличие от своего отца Мурада. Она уже дважды бунтовала против нетерпеливого юного султана, о чем отнюдь не забыли. Особенно хорошо помнил тогдашние события Халил-паша, великий визирь.