Константинов крест [сборник]

Самого Плескача в последний раз видел вахтер четвертого подъезда. С его слов, Зиновий Плескач вместе с сыном вошел в здание восьмого июня, в районе десяти часов утра. В потоке людей прошли к лифту. Младший Плескач через час вышел из здания, сел на стоянке у подъезда в свой внедорожник и уехал. Старший до конца дежурства, а именно — до восьми утра девятого июня, не спускался. Вахтер совершенно этому не удивился, — все знали, что Плескач нередко ночует у себя наверху.

Лукинов кивком отпустил опера. Для очевидного самоубийства работу тот проделал вполне качественную. Да и остальным пора сворачиваться, пока от трупного дурмана сами не окочурились.

Он заставил себя вернуться к протоколу осмотра места происшествия, который из-за духоты давался с трудом.

— Так, — забормотал Лукинов, перечитывая написанное. — Стало быть, прямоугольное помещение 200 квадратов; стальная дверь со сложной системой запоров без признаков внешних повреждений. Четыре окна размером…, витые решетки, запертые изнутри. Система сигнализации не нарушена. Видимых следов проникновения нет. Внешний порядок в салоне не нарушен. Со слов сына и компаньона покойного, все предметы антиквариата на месте.

На лист бумаги плюхнулась и растеклась жирная капля пота. Лукинов досадливо отер лоб.

— Подтверждаешь, стал быть, что из ценностей ничего не пропало? — уточнил он у Лёвушки.

— Визуально как будто всё на месте. Но у папы для меня был приготовлен подробный список. Вот! — Лёвушка, торопясь, извлек из секретера свернутую, стилизованную под свиток длинную опись антиквариата. — Всё требовал, чтоб я его чуть не наизусть выучил. Получается, — готовился.

Плескач-младший взрыднул.

— Ну, будет, будет. Все равно не вернешь, — неловко утешил Лукинов. — Давай коротко пробежимся по твоим показаниям.

Он извлек заполненный протокол допроса потерпевшего.

— Стал быть, восьмого утром выехал в Белёв в командировку. В течение дня и вечера отец не отвечал на звонки.

— Был вне зоны действия сети, — подправил Лёвушка.

Лукинов, не возражая, внес поправку.

— Сам не звонил, — продолжил он скороговоркой. — К ночи обеспокоился, поскольку отец после смерти матери легко впадал в депрессию. Прервав дела, под утро девятого выехал в Тулу.

— Перед этим среди ночи позвонил нашей уборщице, — напомнил Лёвушка. — Она ждет под дверью.

— Да, да, — согласился Лукинов. — Едва въехав в Тулу, — сразу в салон. В восемь утра, открыв, обнаружил тело отца. Рядом коллекционную коробку с фосфорными спичками девятнадцатого века. Всё так?

Лёвушка подтверждающе кивнул.

— Подписывай. Внизу. «С моих слов записано верно, мною прочитано». Поскольку самоубийство сомнений не вызывает и заявлений о пропаже ценностей не поступило, салон опечатывать не буду. После нашего ухода запрешь дверь, решетки, поставишь опять на сигнализацию. И можешь заниматься похоронами. А дня через два заедешь, подробно передопрошу… Что-то не так? — встревожился он.

Лёвушкины губы задрожали. Зрачки от ужаса расширились. Следуя его взгляду, Лукинов увидел, что Брусничко, сопя, навалился на мертвое тело, вжал его коленом в кресло, и со скрипом и скрежетом орудует во рту покойника увесистым скальпелем. Ухватистые руки хирурга ходили рычагами.

— Отставить! — рявкнул следователь. Брусничко оглянулся недоуменно. Наткнулся на ошарашенное, готовое взорваться воплем лицо сына, на глазах которого глумились над телом отца.

Лёвушка, обхватив пальцами виски, выбежал из комнаты.

— Палыч! Мозги иногда включать надо! — жестко выговорил медику Лукинов.

— Да у него одного жевательного зуба нет. Туда спичка угодила, — без инструмента не вытащишь.

— А в морге это сделать было нельзя? Ты б еще при сыне грудину ему пилить начал.

— Увлекся, — скупо повинился судмедэксперт.

С площадки этажа донесся хрипловатый басок. Лукинов раздосадованно поморщился, — он надеялся закончить до появления начальства.

В салон вошел руководитель следственного управления области Геннадий Иванович Куличенок. Человек без шеи. Лысый череп мыслителя казался вколоченным прямо в крутые плечи.

— За лифтом еврейчонок рыдает. Сын, что ли? — обратился он к Лукинову.

Тот хмуро кивнул.

— Что ж… Его дело — рыдать, а наше дело — закрыть дело, — нехитро скаламбурил Куличенок. Прошелся вдоль стеллажей. Остановился перед коллекцией эротических нэцке.

— Ишь, каковы, — подивился он. — Совокупляются прилюдно. В прежние времена автора за порнуху бы посадили. А ныне: на тебе — искусство! На такое искусство мы сами большие искусствоведы.

Куличенок, пребывавший в хорошем настроении, сально гоготнул.

— Между прочим, больших денег стоит, — Лукинов в списке отчеркнул нужную строку, показал шефу.

— Иди ты! — поразился Куличенок. — За что только люди готовы платить.

Не без усилия отвел взгляд от фривольных фигурок.

— Ну что, Лукинов? Похоже, картина ясная? Самоубийство?

— В хрустальной чистоте, — подтвердил следователь.

Из дальнего угла донеслось язвительное кхеканье Родиченкова. На него удивленно обернулись.