Константинов крест [сборник]

— Понимаешь, какое дело, Коля, — доверительно объяснял Алекс. — Когда образовали Народный Фронт Эстонии, объявили, что создались исключительно для поддержки реформ в рамках СССР. Всем тут же стало ясно, что из Союза Эстония уйдет. Это как точка невозврата. Главный вопрос — кем уйдет. Обиженной и отплевывающейся от всего, что было, или доброй соседкой? В Эстонии очень много русских. Их заселили в сороковых и дальше, и они живут. Давно живут. Корнями вросли. Сейчас русские пытаются задавить эстонских сепаратистов. Завтра националисты начнут выживать русских. А память о войне? Русские, понятно, — поголовно в Красной армии. А вот среди эстонцев… Многие служили в легионах. Всё очень неоднозначно. И столкнуть меж собой — на раз. Очень, очень важно, чтоб не случилось раскола. Внутри Эстонии. Эстонии с Россией. А президент Пятс — это как раз цементирующее начало. Легенда среди эстонцев. Особенно после того, как на Западе в семидесятых опубликовали его письма из заключения, с призывом не признавать вхождение Прибалтики в СССР. Это если с правой руки заглянуть. А если с левой, — русский по матери. Православный. Ориентированный на дружбу с Россией. Понимаешь, как эта фигура сейчас важна, чтоб всех сцепить в одно целое?

Алекс говорил непривычно горячо и оттого немного путаясь. Понизов сочувственно кивал. Но думал о том, насколько некстати вся эта история ему лично. Должность в поссовете занял с перспективой на повышение. Только накануне встречался со своим покровителем — председателем райисполкома Корытько. Обговаривали совместные планы на будущее.

А Эстония — каким боком она ему? Где-то на обочине СССР и на обочине его сознания. Но среди «экспедиторов» — Алекс Тоомс, близкий друг. А друзья для Понизова — особая категория. К их просьбам всегда относился трепетно. Впрочем, успокоил себя Понизов, им же ответили в больнице, что никакого Пятса нет и не было. А на нет, как говорится, — суда нет!

Понизов склонился над селектором:

— Девочки, гляньте! Баба Лена не ушла еще?

Баба Лена, уже одетая, заглянула через порог. Завидев посторонних, перешла на «вы»:

— Вызывали, Николай Константинович?

— Баба Лен! — обратился к ней Понизов. — Ты ведь у нас до пенсии в психбольнице числилась?

— Что значит числилась? — баба Лена возмутилась. — Сорок пять лет санитаркой. Считай, с войны. Поди кто попробуй. Да еще в судебном! Еще у твоего отца поработала.

Понизов движением пальца остановил поток негодования.

— Тогда припомни, не было ли у вас среди пациентов в пятидесятые годы…

Баба Лена насмешливо присвистнула.

— А ты напрягись. Эстонец.

— Да сколько их перебывало!

— Константин Якобович Пятс! — умоляюще выдохнул Валк. — Ему восемьдесят было.

— И Константинов, и Яковлевичей без счета. За кем только горшки не убирала. Может, какие особые приметы? Чтоб запомнился?

Валк и Вальк безнадежно переглянулись. Понизов кивком отпустил старуху.

— Он был президентом! — подсказал Тоомс. — Нашим президентом.

Баба Лена вдруг остановилась. По лбу забегали глубокие морщины.

— Президент! Погодьте, чего-то знакомое. Был какой-то старичок. Его Князь так называл. Тоже наш пациент. Бывало, зайду в палату, а тот: «Тетя Лен! Почему к президенту без стука входишь? Почему не приветствуешь гимном? Ну-ка, отдай рапорт». Всё юморил. Потому и запомнила. Правда, быстро помер.

— Президент Эстонии! — подсказал Валк с надеждой.

— Это уж не знаю. Может, просто дразнили так? У нас кого только не перебывало!

Понизов потянулся к телефонной трубке.

— Кто вам сообщил, что в Бурашевской больнице Пятса никогда не было? — уточнил он, набирая номер.

— Старушка из архива, — Алекс пощелкал пальцами.

— Кайдалова, — подсказал, заглянув в блокнот, Валк. — Очень хмурая, очень неприветливая.

— Типичная эстонка, — дополнил портрет Алекс — специально с акцентом.

Больница ответила.

— Галочка, солнышко, — промурлыкал Понизов в трубку. — На тебя, единственную, уповаю и припадаю… Обещаю. В следующий раз как только, так сразу. — Он хохотнул сочно.

— Пожалуйста, запиши: Пятс (перевернул к себе блокнот) Константин Якобович. По непроверенной информации, находился в судебно-психиатрическом отделении в пятидесятых и будто бы у нас же умер. Обращались, правда, в архив. Получили отлуп, — никогда-де не было. Но — на всякий случай перепроверь. Можешь зачесть как услугу советской власти… Ладно, тогда мне лично. Хоп, я все сказал.

Он отсоединился.

— И что? Будут искать? — Валк недоверчиво показал на телефон.

— Конечно. Это у вас беспредельщина. А у нас с советской властью пока считаются. Так что ждем-с… А кстати! — Понизов увидел кого-то через окно. Выглянул:

— Эу! Ты чегой-то мимо поссовета, как мимо тещиного дома, прогуливаешься? Ну-ка, загляни!

Повернулся к эстонцам:

— Какие раньше старики-участковые были! — посетовал он. — «Отказник» написать не могли без ошибок. Зато по поселку из конца в конец пройдет — всё про всех знает!

В кабинет, протопав по коридору, вошел участковый Хурадов — ладненький румяноликий кавказец в пригнанной милицейской форме с погонами младшего лейтенанта. Бросил руку к фуражке: