Констебль с третьего участка (сборник)

Отведал его стряпню я в первый раз нечаянно. Мы с констеблем Стойкаслом как-то побились об заклад на желание, что я порву целую папку с делом голыми руками. Я тогда только поступил на службу и не знал ещё, какой он хитрован. Стойкасл-то хотел надо мной подшутить – не от злобы, а от весёлости характера – и из подлежащих утилизации дел в архиве выбрал, казалось, совершенно случайное. Потом-то он признал, что специально эту папку приметил, где в качестве вещественного доказательства, подшитого в материал каким-то умником дознавателем, фигурировала стальная пластина. До половины я папку разорвал, но не осилил целиком – пришлось исполнить обещание, которое и заключалось в том, что я отведаю одно из блюд ниппонской кухни. Очень уж они, ещё год назад даже, были в диковинку.

Глядеть на действо поедания собрался едва не весь участок. Мистер Сабурами появлению полусотни с небольшим констеблей, и даже инспектора О’Ларри с ними, несказанно удивился, предположив облаву, однако, вникнув в суть дела, немедля пришёл мне на помощь. Всё же добрейший он человек, этот мистер Сабурами. Через несколько минут уже приготовил блюдо, которое, как уверял, не должно было вызвать у меня отвращения, – варёное ниппонское просо, именуемое «рис», с ошпаренной морской рыбой, нарезанной мелкими кусками, и с острой подливкой. Что-то вроде той картохи с селёдкой, что рабочий люд каждодневно трескает, только тамошняя.

Порция мне показалась ничтожно малой (что и говорить – в тот момент я облегчённо вздохнул про себя, приготовившись захватить её всю двумя ложками и быстро проглотить, ибо в съедобность ниппонской стряпни не верил ни на фартинг), только слегка заморить червячка по объёму. Каково же было моё изумление, когда, скушав непривычную, но вполне приятную по ощущениям пищу, я вдруг понял, что сыт! Да, оказалось, что этим ниппонским просом я наедаюсь куда как плотнее, чем самой лучшей ячменной кашей. Правда, для сего пришлось освоить чудные столовые приборы – две палочки, – которые первые четверть часа либо выпадали из моих рук, либо ломались… Но мистер Сабурами лично взялся меня обучить ими пользоваться, и, некоторое время спустя, я смог приступить наконец к трапезе.

Да, пока я учился орудовать ниппонскими палками, шуток в мой адрес, беззлобных и не обидных, конечно, летело множество, а каждый раз, как я их ломал, звучал очередной взрыв хохота, но я был верен слову и упрям, а содержатель кафетерия, к которому такая толпа констеблей привлекла внимание едва не всего променада на набережной, – терпелив, и наука ниппонского питания мне поддалась. Ведь нет такой вещи, что не осилит изучить ирландец! И пусть блюдо пришлось сготовить заново аж пять раз – результат того стоил.

Как человек небогатый и к излишним тратам не склонный, я тут же мысленно подсчитал, в выгоду или в убыток мне будет есть эдакий вот рис с рыбой, и пришёл к удивительному выводу, что нашим, с Зелёного Эрина родом, содержателям таверен и прочих кафетериев я переплачиваю за сытость чуть не вдвое!

С тех пор, при случае, я обедаю у мистера Сабурами. Как, кстати, и многие констебли, ради которых ему пришлось ввести в своё меню некоторые перекусы из европейской кухни – например, пончики. Правда, продаёт он их лишь в том случае, если ты находишься при исполнении: в форме. Боюсь, что даже комиссару Дубровлина он без формы не продаст ничего, что не относится к его родной ниппонской кухне, – настолько мистер Сабурами человек принципиальный. Уважаю его за это.

Так вот, при случае, сказал я. И этот случай отведать рис был весьма подходящий, ведь формально заведение ниппонца находится на границе моего участка, и я могу зайти туда, дабы проверить благочиние.

Второй же причиной для таскания груза была сама сестра Епифания. Так мне приятно на неё смотреть…

Не подумайте дурного, Христа ради! Она – Его невеста, никакой похоти я, глядя на неё, не испытываю. Ведь не вожделеете же вы русалок и ундин на памятнике адмиралу О’Ривзу или наяду, которая там же, в неглиже. И я так, гляжу на неё, как на памятник того, что мне нравится в женщинах: большая грудь, широкие бёдра и лёгкий такой жирок на талии. Будь она ниже меня, а не вровень, лет хоть на десять моложе и не католической монахиней, ох, я не устоял бы пред греховным соблазном! Но озвученные факты мне в нарушение заповеди «Не возжелай», в её-то отношении, впасть позволения не дают. А отнюдь не её дородность, как говаривают некоторые шутники насчёт наших с ней добрых отношений.

– Да, констебль, – кивнула Епифания. – Мать настоятельница увлекается садоводством, выписала из Киото какую-то «Персиковую ветвь» и что-то ещё про нефрит, по минералогии, я полагаю. И перевод богословского трактата из Чайнской империи: «Дао любви». Это, насколько могу судить, размышления тамошних святых отшельников на тему заповеди «Возлюби ближнего своего». Опять, не иначе, целый месяц с дамами из попечительского совета будут изучать на предмет отсутствия ересей и опять решат, что воспитанницам эти трактаты читать ещё рано.