Читаем Конституирование и природа индивидуализации полностью

Несмотря на внешне бурную политическую жизнь, человек все чаще задается вопросом, да, он свободен, но зависит ли что-нибудь от него лично, на какую социальную реальность ему ориентироваться, ради чего, в конце концов, жить, если действительность как таковая не существует, а представляет собой (что утверждают, например, постмодернисты) просто языковую игру, за которую ответственность берет сам играющий, то есть, ведь, живущий (но мало ли какие странные игры можно создать!).

Однако, возможно, так было всегда, только менялось содержание наших переживаний? Например, человек древнего мира панически боялся демонов (духов болезни и смерти) и загробного существования, средневековый конца света и страшного суда, а жители 60–70-х гг. XX века ядерной войны. Правда, ставя вопрос таким образом, наш оппонент невольно понимает человека во всех веках и культурах одним и тем же, но современные философские и научные исследования, особенно культурологические, гуманитарные и социальные, показывают, что это представление неверное. Человек – не только творец истории и культуры, но и их продукт. Он менялся, причем кардинально, при смене культур и цивилизаций и в связи с этим по-разному решал вопрос о смысле своего существования, свободе и необходимости.

Адаптируясь ко времени, многие говорят, ну и бог с ним с будущим, сегодня другая социальная реальность, нужно научиться жить в ситуации принципиальной неопределенности, сложности и хаоса. А некоторые добавляют: из неопределенности и хаоса вырастет новое будущее. Но вырастет ли и можно ли жить в разрухе? Я не передергиваю и не отождествляю хаос с разрухой, но когда некто пытается основывать жизнь человечества не на разуме и порядке, а на неопределенности и хаосе, то не способствует ли он разрухе? Бесконечные разговоры о конце света, конце истории, культуры или субъекта, культивирование фобий перед пришельцами, вампирами, природными и техногенными катастрофами и прочие инфернальные сюжеты расцветают, в том числе, и на фоне неопределенного, почти уже испарившегося будущего.

В чем же сущность нашего понимания будущего? Не в том ли, что в Новое время будущее было тесно связано, с одной стороны, с прогрессом, понимаемым естественнонаучно, с другой – с креативной деятельностью человека (хотя прогресс обусловлен естественными причинами, но он существенно определяется и творчеством человека). При этом, считается, что действие природы и творчество человека распространяются и на него самого. Успехи естествознания и инженерии (в том числе социальной – тоталитарные институты, идеология, СМИ, пиар) обусловили во второй половине XIX, первой XX столетия убеждение, что будущее понятно и достижимо. Человеку показалось, что оно уже почти поймало эту жар-птицу, что, оседлав будущее, человечество легко въедет в земной рай.

Но жар-птица будущего легко вырвалась из рук, вильнула хвостом и куда-то унеслась. Спрашивается, почему? Не потому ли, что, начиная со второй половины XX столетия, были осознаны границы естествознания и инженерии и лавинообразно стали нарастать негативные последствия научно-технического прогресса. Не потому ли, что проекты все больше расходились с их реализацией (замышлялось и проектировалось одно, а получалось другое, причем социальная и индивидуальная реальности так трансформировались, что человек уже не мог с этим примириться). Не потому ли, что мы живем во время перехода, когда по выражению С. С. Неретиной «одна реальность уже ушла, а новая еще не опознана»[64].

Современный человек научился так интерпретировать события и затем вменять полученные интерпретации себе и другим, что реальность стала неопределенной и мерцающей, то она выглядит так, то эдак. Очень вероятно, что и дальше мы будем наблюдать победное шествие техники и технологии и связанную с ними глобализацию мира. Но возможно, этот тренд сменится другим. Некоторые вслед за Гегелем думают, что разум и согласие на нашей планете возрастают. Другие, напротив, по Платону пророчат, что нас ожидает борьба всех против всех. Сторонники техногенной цивилизации считают, что человек сможет организовать под себя земную природу. Но «зеленые» и антиглобалисты думают иначе – природа накажет зазнавшегося человека ураганами, цунами, эпидемиями. Как верно заметил Г. Померанц, хотя «Новое время кончилось и начался поворот неизвестно куда, эпоха дрейфа, потери и обновления ориентиров», тем не менее, «все попытки увековечить современное состояние мира, нынешний стиль восприятия жизни необоснованы»; «история культуры – это история обуздания новых стихий»[65]. Вопрос, удастся ли обуздать на этот раз?

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917–1920. Огненные годы Русского Севера
1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Книга «1917–1920. Огненные годы Русского Севера» посвящена истории революции и Гражданской войны на Русском Севере, исследованной советскими и большинством современных российских историков несколько односторонне. Автор излагает хронику событий, военных действий, изучает роль английских, американских и французских войск, поведение разных слоев населения: рабочих, крестьян, буржуазии и интеллигенции в период Гражданской войны на Севере; а также весь комплекс российско-финляндских противоречий, имевших большое значение в Гражданской войне на Севере России. В книге используются многочисленные архивные источники, в том числе никогда ранее не изученные материалы архива Министерства иностранных дел Франции. Автор предлагает ответы на вопрос, почему демократические правительства Северной области не смогли осуществить третий путь в Гражданской войне.Эта работа является продолжением книги «Третий путь в Гражданской войне. Демократическая революция 1918 года на Волге» (Санкт-Петербург, 2015).В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Леонид Григорьевич Прайсман

История / Учебная и научная литература / Образование и наука