Конструирование языков: От эсперанто до дотракийского

Однако проблема, с которой он столкнулся, заключалась в том, что ему предстояло выбрать, на каком из вариантов немецкого языка писать, ведь единого стандарта не существовало. В одной из своих «Застольных речей» он говорит:

В Германии есть множество диалектов, то есть говоров, так что люди в 25 милях друг от друга не могут понять друг друга. Австрийцы и баварцы не понимают тюрингцев и саксонцев, а особенно нидерландцев. Ja, jutha, ju, ke, ha – все это способы выражать согласие, их множество, и все разные. Арнольд и Эренхольд, Арнольф и Эренхульф, Ульрих и Хульденрайх, Лудольф и Лойтхульф…{71}

Правда, прямо перед этим Лютер не удерживается от оценочных суждений:

Южнонемецкий язык – это неправильный немецкий язык. Он забивает собой весь рот и грубо звучит. А саксонский язык звучит тихо и нежно.

Лютер утверждает, что язык, которым он решил воспользоваться в переводе Библии, – не его «изобретение». Он подчеркивает, что употребляет язык саксонской канцелярии:

У меня нет отдельного, особого, собственного немецкого языка. Я пользуюсь общим немецким языком, чтобы меня понимали и южные немцы, и нидерландцы. Я говорю, как это принято в саксонской канцелярии, которой следуют все князья и короли Германии. Все имперские города и княжеские дворы пишут по образцу саксонской канцелярии нашего князя. Поэтому это и есть общий немецкий язык{72}.

Следует признать, что Лютер здесь лукавит: к моменту, когда он переводил Библию на немецкий, язык саксонской канцелярии был еще очень далек от всеобщего распространения. Однако это утверждение стало чем-то вроде самоисполняющегося пророчества: авторитет Мартина Лютера и его переводов способствовал тому, что восточносредненемецкий диалект, которым пользовалась саксонская канцелярия, действительно лег в основу немецкого литературного языка.

Роль Лютера в формировании немецкого литературного языка по-разному оценивается разными исследователями. Романтический взгляд, восходящий к Якобу Гримму, ставит реформатора очень высоко: принято считать, что он фактически стал создателем немецкого литературного языка. Более современные германисты обычно относятся к этому мнению с легким скепсисом, подчеркивая, что один человек, даже выполнивший перевод Библии, но не оставивший после себя авторитетных предписательных грамматик, мог разве что задать направление движения, но не создать литературный язык. В любом случае лютеровский перевод Библии оказался очень влиятельным и популярным: с 1522 по 1533 г. вышло 85 изданий Нового Завета, а полный перевод Библии, изданный в 1534 г., за последующие 50 лет разошелся в 100 000 экземпляров{73}.

Однако если бы Лютер только взял и выбрал один из существующих диалектов на роль литературного стандарта, едва ли стоило бы говорить о нем в этой книге. Однако он действовал куда более тонко: не просто использовал саксонские формы, но и подмешал к ним в удачной пропорции формы других диалектов, так что каждый находил в его Библии что-то свое и мог без особого недовольства перенять его язык. Особенно активно он ориентировался на юго-восточные (баварские) диалекты: например, из пары дублетов dicke / oft 'часто' он выбрал второе слово, чуждое лично ему, поскольку оно было представлено в баварских диалектах; на тех же основаниях Лютер сделал выбор в пользу второго варианта и в парах Minne / Liebe 'любовь' (а старое слово Minne сейчас осталось только в обозначении средневековых поэтов-миннезингеров и их творчества, которое называется миннезанг), brengen / bringen 'приносить' и так далее{74}.