Читаем Конструирование языков: От эсперанто до дотракийского полностью

Давайте на мгновение задумаемся: в чем практический смысл этого закона? Верно ли, что он написан в надежде когда-нибудь искоренить употребление слов, которые законодатели считают неприемлемыми? Очевидно, что этого не произойдет: русская нецензурная брань – это не то, что узнают из книг, и было бы наивно считать, что целлофановая пленка с надписью «содержит нецензурную брань» (которая обычно сопровождается еще и пометой 18+) позволит остановить распространение мата. Конечно, в книгах его станет меньше; например, даже если бы я захотел выругаться в этой книге, я не стал бы этого делать, потому что пленка слегка удорожит книгу и может плохо повлиять на продажи. Но даже если я этого не сделаю, это вовсе не означает, что кто-то из моих читателей не знает и не узнает тех слов, которые закон запрещает мне свободно употреблять, – я уверен, что эти слова всем прекрасно известны еще со школьных лет. Как ни неожиданно, закон против мата выполняет прямо противоположную функцию: делая нецензурную брань запретной, он стабилизирует ее статус, не давая ей стать рядовым и повседневным явлением. Именно благодаря тому, что я не могу написать здесь кое-какие слова, можно быть уверенным, что четвероклассники так и будут шепотом передавать их из уст в уста, а взрослые будут украшать ими анекдоты и выражать с их помощью сильные чувства. Наоборот, свобода употребления была бы гибельна для особого статуса таких слов: какой интерес ругаться словом, которое нигде не запрещено?

Часто говорят, что русский (или славянский) мат не имеет аналогов в других языках. Пожалуй, имеет смысл высказаться более осторожно: самое необычное в нем – это стабильность перечня неодобряемых слов и корней, которая, как мы видим, отчасти вызвана и законодательной поддержкой. В любом языке можно найти слова, которые в конкретный исторический период произносить на публике не принято, но допустимо в какой-нибудь узкой группе или в специфичной ситуации. Те, кто смотрит американские фильмы, иногда удивляются тому, как легко в них употребляются слова fuck и shit (первое не стану переводить, для того чтобы не подпасть под действие Закона о государственном языке, а второе – потому, что его русские аналоги хотя и не подсудны, но в обществе звучат несколько вызывающе). Однако, не будучи носителями английского языка и не живя в языковой среде, мы можем не задумываться о том, что есть другие табуированные слова, которых мы просто не слышим. Известный американский лингвист Джон Макуортер недавно опубликовал статью, в которой анализирует историю табуированной лексики в английском языке{93}. Он показывает, что в Средневековье в английском языке недопустимыми считались ругательства с упоминанием бога (например, By God! – совершенно никого сейчас не пугающее выражение, примерно как русское Боже мой!), а 1960-е гг. были отмечены нетерпимым отношением к слову fuck, которое сейчас уже не кажется таким крепким. Зато сейчас есть ругательство, которое Макуортер демонстративно не решается процитировать и называет описательно N-word: это слово nigger. Запретность этого слова постепенно начинает переноситься и в русский язык. Возвращаясь к Гумилеву, можно вспомнить строчку из его стихотворения «Галла»: «Жирный негр восседал на персидских коврах» – на современный слух она звучит чудовищно. Хотя без неприятных эпитетов русское слово негр большинству русскоговорящих людей все еще кажется менее обидным, чем, скажем, слово черный, при том что в английском языке Black куда более нейтрально.

Есть, кстати, и слова на f, которые редко доведется услышать в американском фильме: fag и faggot. И то и другое – обозначения гомосексуала. Например, когда в 2013 г. актер Алек Болдуин употребил слово faggot по отношению к назойливому папарацци, он подвергся резкому публичному осуждению. Кстати, и само русское слово гомосексуал наглядно иллюстрирует процесс изменения, происходящий в языке: в последние несколько лет оно стало заменой для слова гомосексуалист, которое теперь воспринимается как оскорбительное все более широкими слоями общества.

Это пример того, как нейтральное слово постепенно становится оскорбительным, но противоположный случай тоже довольно типичен. Представители группы, которая обозначается обидным словом, могут начать использовать это слово как маркер идентичности; скажем, афроамериканцы вполне могут употреблять слово nigger в разговоре между собой, и тогда это вовсе не оскорбление, а обращение типа русского братан.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека ПостНауки

Конструирование языков: От эсперанто до дотракийского
Конструирование языков: От эсперанто до дотракийского

Почему люди создают свои собственные новые языки – конланги, когда в мире насчитывается 7000 естественных языков? Какие бывают искусственные языки? Чем они похожи на естественные языки, а чем отличаются от них? Каковы их перспективы в современном мире? Александр Пиперски, автор книги «Конструирование языков: От эсперанто до дотракийского», рассказывает, что люди изобретают языки с самыми разными целями: для того чтобы достичь логического идеала, для того чтобы лучше понимать друг друга, или просто для того, чтобы доставить себе и другим эстетическое удовольствие. За каждым искусственным языком стоят интересные личности и драматичные истории успехов или неудач. Эсперанто, сольресоль, ро, трансцендентная алгебра, квенья, блиссимволика, паленео, на'ви, дотракийский – это далеко не полный список языков, о которых пойдет речь в этой книге как с лингвистической, так и с исторической точки зрения. Книга серии «Библиотека ПостНауки», выпускаемой издательством «Альпина нон-фикшн» совместно с ИД «ПостНаука».

Александр Пиперски , Александр Чедович Пиперски

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Самая главная молекула
Самая главная молекула

Из всего, что нас окружает, самой необъяснимой кажется жизнь. Мы привыкли, что она всегда вокруг нас и в нас самих, и потеряли способность удивляться. Но пойдите в лес, взгляните так, будто вы их увидели впервые, на деревья, траву, цветы, на птиц и муравьев, и вас охватит чувство беспомощности перед лицом великой тайны жизни. Неужели во всем этом есть нечто общее, нечто такое, что объединяет все живые существа, будь то человек или невидимый глазом микроб? Что определяет преемственность жизни, ее возрождение вновь и вновь из поколения в поколение? Эти вопросы стары как мир, но только во второй половине XX века удалось впервые получить на них ответы, которые, в сущности, оказались не слишком сложными и, главное, ослепительно красивыми. О том, как их удалось получить и в чем они состоят, рассказывается в этой книге. Центральное место в науке молекулярной биологии, которая призвана дать ответ на вечный вопрос: «Что такое жизнь?», занимает молекула ДНК. О ней главным образом и пойдет речь. Большое внимание автор уделил тем вопросам, при решении которых особенно важную роль играют физика и математика. Это отличает данную книгу от множества других, посвященных ДНК.

Максим Давидович Франк-Каменецкий

Научная литература
Байки из грота. 50 историй из жизни древних людей
Байки из грота. 50 историй из жизни древних людей

Кажется, что мы очень мало знаем о жизни наших предков – первых людей. У нас нет никаких письменных свидетельств их истории, и об их быте, верованиях и образе жизни можно только догадываться по редким находкам, захоронениям и стоянкам. Достаточно ли этого?Оказывается, да. Камни и черепа могут очень много рассказать о прошлом: о том, как жили семьи, как дети становились взрослыми, как люди приманивали охотничью удачу, как открывали новые земли, как приручали первых животных и даже как лечили зубы. Мы считаем, что представители каменного века бесконечно далеки от нас и мы совсем на них не похожи, но думать так – несправедливо: в людях палеолита было гораздо больше человеческого, чем нам кажется. 50 иллюстрированных историй – о том, что наши предки были не просто homo, но еще и людьми.

Станислав Владимирович Дробышевский

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки