Вообще говоря, реконструкция праязыка не так уж далека от апостерирорного лингвоконструирования, с той только разницей, что перед лингвистом, занимающимся реконструкцией, стоит куда больше методологических ограничений. За долгие годы кропотливой работы индоевропеисты сумели реконструировать фонетическую систему праиндоевропейского языка и понять, как из нее развились системы языков-потомков. Похожими методами восстановили и его морфологию, и синтаксис, и словарь. Для каждого уровня языка, как для фонетики, надо было получить модель, убедительную саму по себе и позволяющую сформулировать правила перехода к языкам-потомкам. Такие модели и были построены, и сейчас мы довольно хорошо понимаем, какие падежи и склонения были у праиндоевропейцев, сколько у них было глагольных времен, в каком порядке ставились члены предложения и какими словами они называли самые разные предметы и действия. Не будет преувеличением сказать, что о праиндоевропейском языке известно больше, чем о некоторых языках, на которых говорят на Земле в наши дни. И только одного у нас нет от праиндоевропейского языка – текстов.
И, может быть, не случайно почти в то же время, когда начали массово появляться искусственные языки для международного общения – во второй половине XIX в., в индоевропеистике появился первый (и тоже искусственный) текст на праиндоевропейском языке. Немецкий лингвист Август Шлейхер (1821–1868) решил доказать: реконструкция праиндоевропейского языка продвинулось так далеко, что на нем уже можно сочинять тексты. Вот он и написал басню на праиндоевропейском языке, которая приводится ниже с пословным и литературным переводом:
'Овца, у которой не было шерсти (стриженая овца), увидела коней: один вез тяжелую повозку, другой – большой груз, а третий быстро нес человека. Овца сказала коням: «Сердце мое сжимается, когда я вижу, как человек погоняет коней». Кони сказали: «Послушай, овца, это у нас сердце сжимается, когда мы видим, что человек-господин делает из овечьей шерсти теплую одежду для себя, а у овец шерсти не остается». Услышав это, овца убежала в поле'.
За те 150 лет, что прошли со времен Шлейхера, индоевропеистика сильно изменилась – например, появилось и закрепилось соссюровское открытие ларингальных согласных. Чтобы оценить масштаб изменений, приведем ту же самую басню, переведенную в 2008 г. немецкой исследовательницей Роземари Люр на праиндоевропейский язык в том виде, в каком его принято реконструировать сейчас{97}. Легко заметить, что наука не стояла на месте, а продвинулась за полтора века очень далеко вперед:
Более того, теперь басню Шлейхера можно даже послушать: американский индоевропеист Эндрю Берд в 2013 г. не только предложил свою версию реконструкции (
Таким образом, 200 лет лингвисты шли (и продолжают идти) к языку, на котором говорили индоевропейцы 6000 лет назад. Неудивительно, что реконструкция нигде не засвидетельствованного языка в конце концов нашла и более тесную связь с лингвоконструированием. Так появился проект современного индоевропейского языка Карлоса Килеса и Фернандо Лопеса-Менчеро{99}.
В 2012 г. вышло третье, последнее на сегодняшний день издание грамматики этого языка. Она основывается на научной реконструкции праиндоевропейского языка, при этом несколько приспособляя ее к современности. Разумеется, этот язык не предназначен для того, чтобы стать международным вспомогательным языком: для этого он слишком сложен. Вот как выглядят парадигмы единственного числа слов 'ночь' и 'нога' в этом языке: