Конструкт

Парковка около кладбища была заставлена автомобилями, а выходящие из них женщины тотчас раскрывали свои жёлтые зонты, и вся эта одноцветная толпа медленно тянулась куда-то внутрь кладбищенской территории. Впрочем, только пришелец из далёких миров, буде таковые существуют, мог не знать точки стечения паломников со всего мира. Шли они к памятнику, установленному на условной могиле кумира поколения – Аркадию Гелю. Уже два десятка лет его исчезновение во время новогоднего концерта не давало покоя населению Земли, а наследие его в виде восемнадцати песен – уже давно было канонизировано и преподавалось в детских садах всех вступивших в Лигу Жёлтого Ключа государств (пришелец из далёких миров сильно удивился бы, узнав, что лишь одна страна отказалась от участия в работе Лиги, сославшись на свой уникальный музыкальный рынок, за что, кстати, была стёрта с поверхности планеты ядерными боеголовками Объединённой Армии).

Памятник был сработан из чистого золота и своим видом напоминал атрибут ортодоксального буратины. "Идиоты, – прошептал гражданин в синих штанах. – Не в форме дело, да и, признаемся – не в цвете, но в назначении ключа!" Он похлопал по плечу закемарившего таксиста.

– На швейную фабрику?

– На швейную, – машинально ответил пассажир и добавил с рассеянной улыбкой:

– Колхозники ждут…

Рядовой Пономаренко поёжился. Он вдруг осознал, что всё происходящее – реально, и происходит не в фантастической повести, а с ним, с Серёжей! Ещё до него дошло, что поздно или рано багаж его памяти иссякнет, и быть ему лишённым жизни: "Убегал от невкусной пищи, сексуального опыта мечтал обрести, а нате вам – сожрут рехнувшиеся мужики моё молодое тело!"

И чтобы отвлечься от неприятных дум, он форсировал:

– Тимофей, ваша очередь.

Продекламированное глотающим слюни Тимофеем было предсказуемо…

СЕЛЬПО

"Могли бы на кассу быстрее тащиться!
И что у вас там – в глубине пакетов?" —
спросила нетрезвая продавщица.
А я волновался: "Ну где же Гэндальф?
Чего выжидает, волшебник чёртов?
Сейчас растерзает меня бабища!" —
и голосом тоненьким, обречённым
сказал я: "Там сыр и другая пища…"

"Могли бы на кассу быстрее тащиться!
И что у вас там – в глубине пакетов?" —
спросила нетрезвая продавщица.
А я волновался: "Ну где же Гэндальф?
Чего выжидает, волшебник чёртов?
Сейчас растерзает меня бабища!" —
и голосом тоненьким, обречённым
сказал я: "Там сыр и другая пища…"

"Покажь!" – опозорив язык Толстого,
она приступила к досмотру поклажи,
и в этот момент амплитуда озноба
достигла предела. Я крикнул: "Спаржа,
чеснок, макароны, яйцо и банка
селёдки, и всё – по ужасным ценам;
а вы, сеньорита, пардон – хабалка,
мне стыдно за вас и Россию в целом!"

Готовый к мгновенной и лютой смерти,
я бросился перечислять заслуги
свои перед Родиной, на том свете
приветили чтобы, а с этой суки —
содрали волокнами кожу! Гэндальф
подвёл меня (маги уходят в запои)…
Видать, макаронами не пообедав,
предписано сдохнуть в родном сельпо мне.