Новое одеяло
Жила-была дружная семья. Мама, папа, маленький сыночек Максимка и некрасивая, но, предположительно, добрая бабушка. Родители, как правило, проводили жизнь на работе. Впрочем, может, и не на работе, да Максимке о том не докладывали; ему представлялось, что в мире есть только Дом и Работа, разделённые злой Улицей, на которую ни в коем случае нельзя выходить одному – без мамы или папы. Но мамы и папы никогда не было дома, а бабушка была настолько некрасива, что Улица не могла её принять… Вот и сидел Максимка целыми днями около окна и ждал родителей, пока бабушка варила суп или пересчитывала свои накопленные «на похороны» деньги…
– Бабуль, – от скуки обратился к бабушке Максимка, – а тебе не всё ли равно: как тебя хоронить будут, и будут ли вообще? Ведь формально ты уже перестанешь числиться в секторе живых людей. Ежели, например, бог есть, и ты, чего доброго, попадёшь в рай, и твоей мудрости будет столько, что такая мелочь, как оградка на могиле, тебя вряд ли заинтересует – стоит ли изводить себя на закате жизни пенсионным стяжательством? С другой стороны, если никакого бога природой не предусмотрено, то к чему вообще тогда переживать о судьбе мёртвых костей своих? А, бабуль?
Произнося эту отрешённую речь, Максимка глядел за окно, а не на бабушку, за что, в конечном итоге, и поплатился. Милые детки, когда разговариваете с человеком, смотрите в его глаза, ибо, возможно, в этот самый момент решается ваша участь!
– А знаешь, внучек, ведь ты прав! Что я, дура старая, считаю да пересчитываю эти бумажки? Ты посиди один пока, поиграй с папиным ноутбуком в «секу», а я схожу в магазин, подарок тебе куплю.
– Подарок?! Спасибо, бабуля, ты самая добрая из всех некрасивых бабушек на свете! – закричал Максимка. – Но как же ты пойдёшь в магазин? – взволнованным голосом выразил он некстати пришедшие на ум сомнения. – Тебе ведь предстоит выйти на улицу, а ты, судя по всему, давно в зеркало не смотрелась! С такой внешностью на улицах находиться никак нельзя, за такие черты лица в тюрьму сажают, а если и не сажают по причине повальной толерантности, то стоило бы!
– Эх, Максик, умненький ты у меня… Был, – сказала бабушка, что-то прикинув в своей чудовищной голове. Поцокала языком и ушла.
Спустя какое-то время мальчик задремал. Сон его был неспокойным: в голове никак не укладывался намёк бабушки на то, что он, Максимка, дескать, был когда-то умненький. То есть по её словам выходило, что сейчас это не так? Никакой глупости он в своей голове не ощущал, напротив – был как никогда вдумчив и объективен. «Зачем же она так сказала?» – терзал во сне внутренний голос…
Послышался скрип открываемой двери – на пороге стояла бабушка. Максимка вскочил и с нетерпением стал скакать по комнате, не в силах дождаться, когда же она откроет подарок, ведь свёрток-то был ого-го – большущий!
– Любименькому внучку от бабу-у-уленьки, – просюсюкала бабушка и вытащила из упаковки новёхонькое одеяло. Надежды Максимки на рекламируемую вторую неделю железную дорогу рухнули. В горле запершило… «Вот старая скряга», – невоспитанно подумал он, чтобы удержать себя в руках и не разрыдаться.
– Ты не думай, Максик, это хорошее одеяло! – проницательно молвила бабушка. – Вот посмотри: с этой стороны оно бледное, а с этой – красненькое, что твой длинный язычок, а эти белые рисунки на зубки похожи, не так ли? Смотри, сколько зубиков, ай-ай, и не сосчитаешь!
Не глядя на подарок, Максимка процедил:
– Спасибо тебе, бабуля. За всё. Позволь только поинтересоваться: ты когда уже покинешь этот жестокий мир, а?
– Скоро, миленький, ой, скоро! Вот только одеялко на тебя примерю, можно и отходить помаленьку, – произнеся эту околесицу, бабушка быстрым движением расправила одеяло и набросила его на удивлённого внука!..
Доносившееся из-под одеяла чавканье было настолько громким, что у соседки с нижнего этажа, у Нины Аввакумовны, даже разыгрался аппетит, вследствие чего она поспешила на кухню – жарить яичницу с луком и томатной пастой.