Консул

Северный ветер помогал ша-чуаню двигаться шустрее, и вскоре доски корабля окунулись в мутный Нил, вынесший корабль через Канобское устье во Внутреннее море. «Наше море», как говаривали заносчивые римляне. И попробуй поспорь с ними, когда земли империи окружили этот водоем со всех сторон. Римляне выжили с его берегов всех конкурентов, и ныне квириты полновластно хозяйничали на суше и на море! И правильно делают, – подумал Сергий с улыбкой.

Ближе к вечеру показалась Александрия. Колоссальный маяк на Фаросе уже изливал свет, призывая мореходов и указывая безопасный путь между скалами и рифами.

В сентябрьские иды, в разгар Римских игр, ша-чуань отшвартовался в Царской гавани.

Сергий заметил, как рвался консул сойти на берег, дабы сыскать цирюльника, обзавестись нормальной туникой и тогой и вернуть хотя бы внешность истинного квирита, изголодавшегося по всему римскому, родному и полузабытому в чужой дали. Однако Публий задержался и сказал:

– Что будем делать с драгоценным грузом?

Сергий подумал, и сказал:

– Я предлагаю продать его, а выручку поделить поровну.

Ликторы радостно переглянулись – они-то консульского звания не имели, и что им светило по возвращении? Полунищая жизнь на последнем этаже задрипанной инсулы?

Консул кивнул.

– Ты прав, принцип. Тогда и я внесу свой вклад.

С этими словами Публий достал заветный мешочек, затаренный (Эдик говорил: «Затыренный») драгоценными каменьями синхальского раджи.

Гефестай крякнул.

– Вот это по-нашему, – сказал он и добавил свой мешок.

Искандер с друзьями повторил его широкий жест.

– И мое приданое, – решительно заявила Давашфари, – его тоже надо посчитать! И поделить.

Гефестай посмотрел на нее влюбленными глазами, а взволнованный Юй Цзи сказал:

– Никогда, за вся моя жизнь, я не иметь столько товарищи и друзья!

– Моя твоя понимай! – ухмыльнулся Чанба.

Юй Цзи с «Чань Бо», как люди, расположенные к купле-продаже, каждый божий день таскали на рынок фарфор и шелк. Товар их пользовался бешеным спросом, за него платили золотом, не скупясь, ибо он того стоил.

Через неделю трюмы ша-чуаня опустели, зато золото и каменья, превращенные в векселя, приятно грели души римлян и ханьцев, породнившихся за долгий и опасный путь.

Чжугэ Лян по старой памяти устроился в Мусейон, где нашел старых знакомцев. Там же устроились трое философов, поселившись в общей экседре, уютном пансионате для ученых, выстроенном еще при Птолемее Сотере. Юй Цзи купил дом на Канопской и подумывал заделаться купцом да ходить за товаром… Нет-нет, не к далеким ханьским берегам, где его ждет мучительная казнь, а в Индию. Или к берегам Ливии…

Ликторы весь день бродили по городу, мечтая вслух о том, как они вернутся, как прикупят землицы, да с хорошим домиком, да с десятком умелых рабов…

Там и жениться пора придет, детей завести, жить-поживать, да добра наживать.

А консул с преторианцами нетерпеливо поджидал прибытия правительственной квинквиремы, которая доставит их в Рим.

Пока же они, в подражание Квинту с Гаем, шлялись по улицам Александрии, благо денег хватало. «Не зря съездили!» – говорил Эдик.

На пиршество, посвященное Юпитеру, они не попали, но застали самый конец Римских игр. Празднество они наблюдали словно вчуже, заново привыкая к обычаям империи.

После полудня прибыла квинквирема с гордым «SPQR», значащемся на парусе. Отплытие было назначено на утро.

Пользуясь последним «выходным», весь экипаж «Чжэнь-даня» завалился в хорошую харчевню, где погулял на славу, отмечая скорые проводы, но не прощаясь навсегда.

После гулянки Искандер отправился в Библиотеку, Гефестай с Давашфари ушли вместе, а Сергий решил проветриться.

Дромос, центральная улица Александрии, была полна народу, но Лобанов выделял из толпы лишь девушек, любуясь знойными личиками египтянок, чеканными мордашками эллинок, а еще тут прогуливались девицы из Рима, Иудеи, Аравии, Нубии… Было на что посмотреть.

Дошагав до квартала Ракотис, Сергий прошелся до Серапейона и поплутал меж его бесконечных колоннад, вспоминая охоту на Зухоса и любовь Неферит.

Неожиданно ушей его коснулись частые шаги. Резко обернувшись, Лобанов увидел человека, закутанного в плащ – одни глаза светились из-под накидки.

Сергий красноречиво положил ладонь на рукоять цзяня. Человек в плаще выхватил гладиус.

Резкое движение или порыв ветра, гуляющего среди колонн, смахнул накидку с лица неожиданного противника, и Лобанов увидел знакомые злые глаза, косящие так, что взгляд разъезжался.

– Ород! Ты, что ли? Ну, и живуч же ты, сволочь мелкая!

Косой ощерился, поигрывая мечом.

– Вот мы и встретились, проклятый фромен! – глухо произнес он.

– И почему ты такой дурак? – вздохнул Лобанов. – Ань-ди возвел тебя в нани, ну и жил бы себе при дворе, полизывал бы регулярно задницу Сыну Неба и забот бы не знал. Зачем ты погнался за нами?

– Я. Ненавижу. Вас. Всех! – раздельно отчеканил Ород и бросился на Сергия, выписывая мечом кренделя.

Лобанов потихоньку отступал, отбивая бешеные атаки и не позволяя себе увлечься. Звон и лязг то убыстрялся, частя, то переходил в жестяной скрежет, когда клинки скрещивались и расцеплялись.