Консультант

Проведя три дня, мучаясь и ломая голову, я вдруг понял, что мой пастор — все же вымышленный персонаж. Нет необходимости изобретать что-то сложное. Вдоволь посмеявшись над собой и даже пустив слезу, я начал сначала. Взглянув на ситуацию под другим углом, я стал планировать идеальное убийство. Звучит довольно интересно, на самом деле это была та еще задачка. Я перебрал все возможные причины, по которым он мог бы умереть, и выбрал самую естественную.

Я обдумывал варианты, наклеив листы с материалом о его личной жизни на стену. С каждым из них были связаны свои трудности. Главную проблему, конечно, представлял врач. Величайший враг естественной смерти — вскрытие. Кроме того, медицинская карта пастора была в идеальном порядке. Но, как бы меня это ни сердило, изменить исходные данные я не мог. Ко всему прочему, пастор был человеком осторожным и прислушивался к советам окружающих. Я не мог найти ни одну зацепку, кроме его интрижки. Он был настолько осмотрителен, что ни с кем не делился своими секретами. Возможно, у него и раньше были любовницы. Однако он имел прекрасную репутацию, что говорило о том, что он отлично заметает следы.

Так я провел еще два дня. Я представил персонажей, понял, как свести их вместе, но дальше продвинуться не смог.

Следующие несколько дней мне казалось, что стены в комнате медленно сужаются. Я уже не сомневался, что отдел планирования устроил мне проверку. Иначе зачем еще они дали таких сложных персонажей? Привычный образ жизни пошел под откос.

В один из таких дней, выходя из туалета, я взглянул на свое отражение в зеркале. Увидев всклокоченную бороду и сальные волосы, которые не мыл несколько дней, я вдруг почувствовал стыд.

И тут наконец-то пришло озарение. Есть вещи, которых люди боятся больше смерти. Стыд. Вот чего боялся пастор. Неважно, как именно он умрет. Если кто-то захочет скрыть настоящую причину его смерти, он сам придумает для нее естественный сценарий. Наши действия определяются нашими желаниями, а наши желания имеют определенную направленность. Как в песне Master of Puppets. Манипулировать людьми несложно, если знаешь их желания и страхи.

После этого все пошло как по маслу. Я только и делал, что сидел перед компьютером и стучал по клавиатуре. Я торопился. Чтобы выбраться из этого проклятого кондо, нужно было закончить роман как можно скорее.

В итоге все получилось очень просто.

Жил-был пастор, и однажды новый прихожанин рассказал ему забавную историю. В ней любовник, чтобы избежать встречи с не вовремя вернувшимся домой мужем, выпрыгнул в окно и повис на внешнем блоке кондиционера. Сначала пастор хотел отругать прихожанина за аморальную шутку, но решил все же послушать. Прихожанин объяснил: мужу сообщили об измене жены, и он, снедаемый сомнениями, явился к номеру мотеля, в котором она предавалась любовным утехам. Услышав стук в дверь, любовник выпрыгнул в окно и повис на кондиционере, таким образом избавив себя от неприятных объяснений. Пастор удивился, но запомнил эту историю. Он больше боялся потерять честь, чем выпрыгнуть в окно. Потом со священником произошло точно то же самое. Вот только концовка его истории отличалась от рассказанной прихожанином. Даже имея неколебимую, как крепость, веру, выжить, упав на асфальт с одиннадцатого этажа, невозможно. Личный врач пастора, чтобы сохранить его честь, написал в заключении о смерти, что тот умер от переутомления. Что было чистой правдой: голышом висеть на наружном блоке кондиционера очень непросто. Особенно если на нем заржавела защелка.

Полтора месяца спустя приехал Черный Костюм и привез мне сменную одежду. Я умолял его ненадолго отпустить меня домой, не желая больше оставаться здесь даже ради денег. Он пообещал, что даст мне около двух месяцев отдыха, если я напишу еще один роман, но в этот раз его слова меня не обманули. Он это отлично понимал, поэтому сказал, что доволен последним романом, и протянул мне чек на сумму, в два раза превышавшую предыдущую. Я взял его дрожащими руками. Разве теперь я имел право жаловаться? Он снисходительно улыбнулся, как тогда в баре. Я улыбнулся в ответ. И вдруг почувствовал себя безвольным слабаком. Но какой смысл строить из себя благородного рыцаря?

Поехать в Сеул я не мог, поэтому вместо этого отправился в Чхунчхон. Прогуливаясь по улице, наполненной запахом сточных вод, я понял, что, пока жил в кондо, все мои чувства обострились до предела. Я повернул за угол и увидел группу солдат; их было необычайно много. Глаза их выглядели покрасневшими, шнурки на берцах были развязаны, рубашки, ранее заправленные в брюки, теперь наполовину выбились. Из окон выглядывали люди. Солдат вдруг осветил красный свет, и откуда-то послышался гудок паровоза. Я уткнулся лицом кому-то в грудь и заплакал, словно герой популярной лирической песни. До сих пор не могу понять, что это были за слезы.