Я опустилась на колени возле беспомощного изломанного парня, который так и не пришел в себя. Страшно было прикоснуться к чему-то, потому что сломанным казалось абсолютно все.
Аккуратно потянув за плечи, я уложила его ровно, выпрямила руки и ноги, попыталась вправить несколько сильно пострадавших пальцев. Если регенерация уже запустилась, то шла очень медленно. Хотя я проверила его губу, след от вчерашней драки отсутствовал, значит за ночь зажил. Это уже что-то.
— Игорь, зачем вы это делаете? — в отчаянии, я присела у решетки, схватившись за прутья, порезанной рукой. Она еще немного кровоточила.
— У него моя тринадцатилетняя дочь. — Жестко ответил Харель, вновь устраиваясь возле микроскопа. — Ради своего ребенка вы бы тоже пошли на многое. Я еще не получил результатов по анализу вашей крови из другой лаборатории, но думаю, что вы и он — наш пока единственный вариант для скрещивания. Поэтому оно произойдет. Энгус всегда добивается своего.
— Почему вы думаете, что она еще жива?
— О, она жива, в каком-то смысле этого слова. — Печально ответил он и отвернулся, дав понять, что разговор окончен.
— Олав, — тихонько позвала я. Бесполезно. Я вновь самый бесполезный человек на земле, который не может спасти того, кого любит, и только может наблюдать как течет время, капает с его носа кровь на деревянный пол, покрывающий дно клетки, и ждать. Ждать. Ждать чего-то, неизвестно чего. Возможно, Леонард никогда не придет. И никто не придет.
А мне так нужен сейчас Жан с его кудрявым другом. Или даже Нико с вечно недовольной Натальей. Хоть кто-нибудь.
Нужно торговаться и выкупить нас, обещав им то, что они хотят. Если согласятся отпустить нас обоих после шести месяцев. И забудут про нас. То у нас будет время что-то придумать. Осталось уговорить Олава. Или соблазнить.
Я легла рядом и обняла его за руку, пытаясь согреть. Кожа на его пальцах приобрела серовато-землистый оттенок. Его тело было непривычно холодным. Похоже, он потерял много крови.
Грудь почти не вздымалась, будто ему тяжело было сделать полный вдох. Я переживала за то, придет ли он в себя. Оставалась надежда на целебную силу сна, и я, чтобы не мешать, сомкнула веки, тяжелые от постоянно накатывающих слез, которые нужно держать в себе.
Уже близился вечер, когда я почувствовала прикосновение к руке.
Мгновенно пробудившись, я вспомнила клетку, Олава и осмотрелась. В лаборатории было многолюдно, но тихо. Все инфирматы, около пятнадцати персон, собрались на вечерний ужин и, кто с угрюмым видом, а кто с отвращением, ждали кормежки.
Возле клетки только что сидела незнакомая мне девушка, просунув руку сквозь прутья, но быстро юркнувшая в группу ожидающих в другой части зала. Мое кольцо! Она украла мое кольцо-цветочек из медной проволоки!
— Эй! — я подскочила, но только привлекла всеобщее внимание.
— Turpis experrectus. — Проговорила Сабина и отвернулась. Рядом прыснули несколько девушек. Но воровка будто исчезла, затерялась в толпе.
— Да и подавись! — Обреченно выдохнула я и склонилась над Олавом. Он выглядел немногим лучше, чем был. Лишь кровь перестала сочиться из многочисленных ран на синем опухшем лице.
Через пару минут в комнату вкатился стол на колесах, на котором стояла заправская столовая кастрюля на 5 литров и ряды стаканов в два этажа.
Минг, которая выкатила все это добро смотрелась комично в фартуке поверх кожаной куртки. Она макнула половником и зачерпнула густую бордовую жижу, смачно хлюпнувшую на дно стакана.
— В очередь, дамы и господа. Эй, ты, отнеси один вон тем птичкам в клетке. Велено кенаря кормить, может еще запоет, если не сдохнет.
Веснушчатый парень подхватил два стакана и понес один нам. Инфирматы потянулись за питательным ужином, ели неторопливо и не спешили расходиться, общаясь в основном группами.
— На, влей ему в глотку, если, конечно, хочешь, чтобы он выжил. — Я смотрела на протянутый сквозь прутья стакан, по стенке которого медленно ползла, пытаясь сбежать, толстая красная капля. Неуверенной рукой, взяла и попыталась наклонить голову Олава, чтобы он мог выпить.
Мне удалось приставить к его губам стеклянный краешек и даже влить примерно столовую ложку жидкости, когда показалось, что он сделал глотательное движение кадыком. Наклонив стакан, я попыталась влить еще, и тут он захлебнувшись, вывалил все назад, стошнив себе на грудь и мне на юбку. От неожиданности я выронила мокрый стакан, разбив на две неровные половины.
— Вот криворукая! — прозвучало со стороны.
К горлу подступили слезы, но я с достоинством вытерла юбкой лицо своего голодного мужчины и, отодвинув стекло, уселась рядом.